Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Пожалуйте, сиятельная, пожалуйте, гостья будете, – приветствовал он ее, – только осторожнее подбирайте ноженьки, чтобы башмачков и платьица о красочку не замарать…

– Да какая же вы ранняя пташка, княжна? – молвил, подходя к ней, Ашанин.

– Это я, я, monsieur Ашанин, – не дав той отворить рта, защебетала черноглазая ее спутница, относясь к молодому человеку, будто всю жизнь была с ним знакома, – я подняла сегодня Лину спозаранку… Князь вчера дразнил нас непробудными сонями, – так вот мы ему и доказали!.. Ах, вот и Надежда Федоровна! Несносная! – кинула она вполголоса не то княжне, не то Ашанину – и темные, красиво очерченные брови сдвинулись над еще весело сверкавшими глазами барышни.

Надежда Федоровна Травкина – та, которую Ашанин так непочтительно называл «особою девического звания», – была девушка далеко не молодая, с довольно правильными, но не привлекательными, под натянутою на них, словно полинялою, кожею, чертами лица, мягким выражением больших, несколько подслеповатых глаз и весьма заметною, не то презрительною, не то горькою усмешкою, постоянно игравшею в уголку ее рта. Держала она себя чрезвычайно чинно и опрятно. Сухие очертания ее тела скрывались под хорошо скроенным, ловко сидевшим на ней темным платьем. Вся она, в этом скромном платье, гладких воротничках и нарукавничках ослепительной белизны, напоминала собою почтенный, малоизвестный в России, тип француженки-протестантки.

Она холодно обменялась поклоном с бойкой девицей и подошла к княжне.

– Я сейчас от вас, Лина; мне сказали… Владимир Петрович! – с мгновенно сдержанным взрывом радости, не договорив, протянула она Ашанину свою руку.

– А вы не знали, что monsieur Ашанин здесь?

И лукаво воззрилась на нее быстроглазая барышня.

– Не знала, Ольга Елпидифоровна, – и тем более рада… А вы знали, видно? – спокойно и несколько ядовито промолвила та, между тем как веки ее нервно помаргивали.

– И тем более будете рады, Надежда Федоровна, – поспешил заговорить Ашанин, – что счастливая моя звезда позволила мне привезти сюда того, о ком я так часто вам говорил… Гундуров, представляйся дамам! – Он обернулся к сцене, на которой по-прежнему стоял его приятель, не зная, что с собой делать.

– Так позвольте мне по крайней мере с подмостков сойти, – отвечал он, кланяясь и слегка конфузясь, – а то я здесь точно зверь какой-то, выведенный напоказ!..

Ольга Елпидифоровна так и покатилась. Улыбнулась и княжна, улыбнулась широкою, молодою улыбкою, от которой словно все осветилось вокруг нее, – показалось Гундурову.

Вальковский замахал руками:

– Нет уж, нет, пожалуйста! Лучше все вы на сцену переходите, – благо и чай там подан… А то вот вы мне, – накинулся он на продолжавшую хохотать барышню, – целую крышу с декорации смахнули юбками-то вашими!..

– Ах, какой вы дерзкий, как я посмотрю! – отпарировала Ольга Елпидифоровна, быстро откидывая голову за спину, в тревоге за следы этой крыши на ее юбках…

За кулисами оказались три стула, складная лестница, какой-то табурет и стол с чаем и огромным количеством булок, принесенных для Вальковского. Общество кое-как расселось на сцене.

– Прежде всего, позвольте известить вас, княжна, – полушутливым, полуторжественным тоном начал Ашанин, – что здесь, на этой сцене, мы собираемся священнодействовать…

– Что такое? – усмехнулась она.

– Мы «Гамлета» ставим, княжна! – объяснил он.

– «Гамлет», сочинение Вильяма Шекспира! – проговорила скороговоркой Ольга Елпидифоровна. – Мне есть там роль?

– Совершенно справедливо изволили сказать: «Гамлет», сочинение Вильяма Шекспира! – повторил, низко ей кланяясь, Ашанин. – И роли для вас, увы, там не имеется.

– А почему так? – Барышня вспыхнула опять и от отказа, и от нежного взгляда, который по этому поводу счел нужным препроводить ей красавец.

– Потому-с, что там только две роли: Офелии, каковая непременно должна быть блондинка, – вы же очаровательная брюнетка, – и Гертруды, матери Гамлета, которую мы попросим взять на себя милейшую Надежду Федоровну.

– Меня! – испуганно вскрикнула та. – Помилуйте, я в жизнь свою ни разу не играла!

– Это ничего не значит!

– Разумеется, ничего! – поспешно подтвердила, слегка заалев и пожимая ей руку, княжна. Она видимо вся оживилась от удовольствия этой предстоявшей ей роли.

– Не радуйтесь заранее, Лина, – закачала головою Надежда Федоровна, – эти господа решили, но еще неведомо, согласится ли начальство…

– Отчего!? – живо возразила княжна. – Я прочла всего Шекспира, и сам дядя мне книгу подарил.

– Ваш Шекспир с пропусками – детское издание! – с легкой гримаской заметила немолодая девица.

– Что же, можно и с пропусками играть, лишь бы княжна могла участвовать! – не дал ей договорить Гундуров, сам не понимая, как он мог сделать такую уступку, и чувствуя, как кровь выступала у него на щеках под благодарным взглядом, который повела на него за это княжна.

– Позвольте вас всех успокоить, – вмешался Ашанин, – начальство, в лице по крайней мере князь-Лариона Васильевича, на пьесу согласно: играть ее с пропусками или без них – вопрос второстепенный. Нам же теперь следует порешить распределение главных ролей. Итак: Офелия — княжна; Гертруда — Надежда Федоровна…

– Что вы, что вы! Да я ни за что не буду!..

– Вы не бу-де-те? – протянул Ашанин.

– Нет, я вам сказала, – слабо улыбаясь и избегая его глаз, ответила старая дева.

– Слушаю-с!

Он отвернулся от нее:

– Так не угодно ли вам принять эту роль? – обратился он к бойкой барышне.

– Что это, я – старуху? Это было бы оригинально!.. А впрочем, – и она лукаво закусила губу, – сына моего будет играть кто – вы?

– К злополучию моему – нет: Гамлета играет Гундуров.

Но верное чутье подсказывало, как видно, востроглазой девице, что с этой стороны взять было нечего. Она мельком глянула на белокурого молодого человека и слегка нахмурилась:

– Ведь мне главное, чтоб было пение, – а это драма; там не поют?..

– Поет одна Офелия, – сказал Ашанин. – Ах, да, княжна, ведь у вас, не правда ли, голос есть?

– И премиленький! – отвечала за нее Ольга Елпидифоровна. – Не такой большой, как у меня, но…

– Где же кому против вас! – неожиданно фыркнул Вальковский, все время молча, с прижатыми между колен ладонями, поглядывавший на нее.

Все рассмеялись невольно; барышня рассердилась было, но вдруг расхохоталась сама:

– Знаете что, на вас и сердиться нельзя! Вы все равно, что тот красный попугай у княгини, который, как только кто мимо пройдет, и начинает самым глупым образом кричать: а-ра, а-ра!.. Что он кричит, что вы грубите – совершенно все одно!..

– Браво, браво! – зааплодировал ей Ашанин. – Так ему и нужно, пугалу огородному!..

Вальковский сконфуженно только покосился на них.

V

Большая входная в залу дверь, прямо против сцены, отворилась. На пороге ее показался князь Ларион. Он успел кончить свою прогулку и переодеться, и в сменившем его длинный сюртук