Робкие создания - Клэр Чемберс

Декор квартиры представлял собой безвкусное сочетание старины и современности: на кухне дешевая плитка и гарнитур из ПВХ под дерево; в спальне каркасная кровать от местной мебельной фабрики; на лестничной площадке стоял громоздкий платяной шкаф в стиле ар-деко; в гостиной вычурный сервант из викторианской эпохи соседствовал с фанерным журнальным столиком из сетевого магазина. Хелен потребовались вся ее изобретательность и творческое чутье, чтобы замаскировать это чудовищное столкновение стилей с помощью тканей, картин и ковров. К счастью, у нее был настоящий талант превращать уродство в красоту.

Гил с самого начала обозначил принципы, на которых будут строиться их отношения, подчеркнув, что они прочны, нерушимы и вечны.

Хелен – любовь всей его жизни, хранительница его сердца, единственная и неповторимая.

Гил ни за что не оставит Кэтлин, пока оба ребенка не окончат школу и не поступят в колледж или не найдут работу.

Поскольку младшему было всего семь, этот день был так далек, что давать подобное обещание не имело ни малейшего смысла. Он ничего не имел против развода как такового; иногда его можно рассматривать как возможность исправить ошибку, но, когда в игру вступают дети, разговор об ошибках необходимо отложить.

Хелен, естественно, понимала, что он согласен только на то, что может ей предложить, – не больше. Иногда, в тоскливые ночные часы, проснувшись от скрипов и стуков уснувшего дома, она представляла себе, как два столпа сформулированных им принципов, – гигантские, песочного цвета – вздымаются на фоне прохладного голубого неба. Образ внушал тревогу: что это за строение, способное держаться всего на двух столбах? В самом начале, когда взаимное влечение позволяло задавать любые вопросы, Хелен спросила Гила, почему он женился на Кэтлин. Они вышли с работы по отдельности и встретились на стоянке у паба в нескольких милях от дома, и Гил повел ее тропинками через поля к идеальному месту, полностью скрытому от посторонних глаз, где они могли заняться любовью под открытым небом. Раз ему удалось найти превосходное место, где никому не придет в голову за ними подсматривать, значит, сама Вселенная на их стороне.

– Это было под самый конец войны, – говорил он, накручивая на палец локон ее волос. – Она была в Женской королевской военно-морской службе Канады. Мы познакомились в Неаполе, где я служил. Тогда я встречался с ее подругой Белиндой. Не знаю, что с ней случилось. Позже, когда война уже закончилась, я вернулся в Лондон и случайно встретил Кэт на Шафтсбери-авеню. Мы зашли в ближайшее заведение, выпили и начали встречаться. Через месяц она забеременела, и нам пришлось быстро пожениться. От альтернативы она отказалась, что неудивительно. А потом, во время медового месяца, – на этих словах его голос зазвенел, как металл, – случился выкидыш.

Они оба молчали, лишь ветер шелестел в верхушках деревьев, да насекомые стрекотали в высокой сухой траве на краю поля.

2

Хелен надеялась поговорить с Клайвом, но в это субботнее утро после долгих гудков ответила Джун.

– Извини, я тут торт пеку – руки в муке, – предупредила она и с грохотом уронила трубку.

Хелен нервно сглотнула слюну. Ей не суждено попробовать этот торт.

– Привет, Джун, – начала Хелен, стараясь добавить голосу болезненной хрипоты, хотя нотка сожаления звучала совершенно искренне. – Мне очень жаль, но я не смогу сегодня приехать. Кажется, у меня ротавирусная инфекция, чувствую себя паршиво.

– Ох, как обидно, Лорейн сильно расстроится.

Хелен и не ждала сочувствия.

– Знаю, я и сама с нетерпением ждала этого дня.

– Может, к вечеру полегчает? – спросила Джун.

– Нет, – отрезала Хелен. – Знаешь, в любом случае я бы не хотела, чтобы об этом узнали остальные.

– Хелен, ну как же ты так умудрилась? Ладно, заезжай вечерком на неделе, хоть чаю попьем. Мы тебе отложим кусочек торта.

– Давай так и сделаем, когда встану на ноги. Передай привет Лорейн. И Клайву.

Хелен положила трубку и почувствовала одновременно облегчение и отвращение к самой себе, надеясь, что разговор никто не подслушал. Телефон, общий для всех трех квартир, стоял на тумбе у входной двери. Жильцы записывали номер и продолжительность звонка в блокнот, а домовладелец вычислял долю каждого в счете и ежеквартально принимал оплату наличными.

Спектакль вышел настолько убедительным, что Хелен потребовалось пару минут, прежде чем она вспомнила, что на самом деле вовсе не больна, и смогла, не покачиваясь, пройти два лестничных пролета, чтобы подготовиться к приходу Гила.

Накануне вечером она приготовила говядину по-бургундски по рецепту из поваренной книги Элизабет Дэвид. Теперь мясо в стеклянном противне марки “Пирекс” настаивалось в холодильнике. В качестве гарнира планировался картофельный гратен с тушеным сельдереем. Гил, как выяснилось, не был большим поклонником сладкого, поэтому заморачиваться с десертом не имело смысла. Тем не менее повод располагал проявить некоторое старание, и Хелен решила сделать шоколадный мусс – та еще заморочка, особенно когда для взбивания яичных белков у тебя только венчик.

К обеду она сменила постельное белье, отнесла простыни в прачечную на Брайтон-Роуд, дважды приготовила мусс (в первый раз шоколад загустел, пришлось снова ехать за ингредиентами), прибралась в квартире, приняла ванну, сделала маникюр и педикюр. В крошечной морозилке в верхней части холодильника стоял полный лоток льда, в вазе для фруктов лежали лимоны для джин-тоника. Гил принесет приличное вино, а от говядины по-бургундски осталось полбутылки красного.

После обеда они неизбежно до вечера проваляются в постели, а там можно и выбраться на прогулку по Ширли-Хиллз или Ллойд-парку. После ужина Гил мог бы почитать вслух. У него был глубокий завораживающий голос, как у Ричарда Бертона, который делал любой текст, даже Шелли, многозначительным, но вместе с тем простым для восприятия.

Накануне он попытался заразить ее любовью к современной поэзии и, похоже, добился своего: Хелен понравился сборник Филипа Ларкина “Свадьбы на Троицын день”. Ему удалось поменять ее мнение относительно Ларкина, но в глубине души ее фаворитом оставался Джон Бетчеман, которого Гил считал “высокомерным болваном”. Были у него и другие, не менее твердые, убеждения: Энди Уорхол – аферист, Вирджиния Вулф – “за некоторыми исключениями нечитабельна”, Дэвид Герберт Лоуренс – гений, Грэм Грин – “графоман, а не писатель”, телевидение – дрянь, опиум для народа. Он в целом был не против кино, но никогда туда не ходил. Как-то раз, в 1957-м, Кэтлин потащила его на “Тэмми и холостяка”, и ему хватило.

Оперу они предпочитали поп-музыке, и Гил купил Хелен несколько грампластинок, в том числе арии Нормы в исполнении Марии Каллас и “Кавалера розы” с Элизабет Шварцкопф, которые с легкостью могли довести