Молния в черемухе - Станислав Васильевич Мелешин

Встреча же с врачом Натальей Беловой, сообщившей ему, что на стойбище не была и что ничего опасного в том, что мать болеет, нет, вызвала в Чарэме много тревожных мыслей.

«Подбодрить меня хотела… А вдруг мама умрет? Не будет тогда мне прощения. Отец совсем проклянет меня, и родичи откажутся от меня… Уеду на стойбище сегодня, сейчас, пока не поздно!»

Чарэма решил покинуть рудник вечером после работы.

Весь день Чарэма хмурый был. Сегодня закончил проводку линии в новом забое, подключил ток. Чарэма плохо работал, бригадир недоволен был. Всегда все довольны Чарэмой. Он не хуже других понимает и любит свою работу. И всегда его портрет висел на Доске почета — третий слева, а сегодня сняли портрет.

Анюта тоже недовольна. Печальная. Молчала. С Анютой дружба кончается… Он сказал ей о своем решении бросить рудник.

— Ехать надо… Там хорошо, вольно… Олени там… тундра.

Анюта разозлилась и сказала:

— Эх, ты… Значит, не попадешь в бригаду электростроителей? Свет в пауль проводить будем не вместе? — и, погрустнев, спросила: — Совсем уезжаешь?

Чарэма промолчал. Она обиделась и ушла на танцы в общежитие и не позвала его с собой.

Чарэма не хотел уезжать, оставив Анюту обиженной, и пошел за ней. Там она совсем не смотрела на него и танцевала весь вечер с другим парнем, смеялась и пела. Чарэма стоял в стороне. С Анютой дружба кончается… Видел, как парень ее провожал.

«Пусть… я ей не пара. На стойбище много девушек-манси — красивых, горячих, родных…»

А сейчас он идет к Селиванову, большому начальнику, на большой разговор.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Широкое окно кабинета, задернутое тяжелыми бархатными шторами, выходило на рудник, и Селиванову все было видно: и высокая ступенчатая гора в забоях, и линии электропроводки, на столбах которой висели на ветру золотые шарики лампочек, и экскаваторы, и темные отвалы рыжей железорудной породы, и начало площади с двухэтажными зданиями медпункта, школы и клуба.

Селиванов, расстегнув ворот френча, сидел за письменным столом, отодвинув телефоны на край к этажерке с книгами, и дремал, опустив голову на руки.

Прошел еще один бурный день, такой же, как всегда: работал, люди. И вот сейчас все осталось за стеной, и он задремал на минуту.

Вечером будет партсобрание, встреча с инженером Васильевым, с которым он должен решить вопрос о смете и материалах, о бригадах и бригадирах, поговорить об утвержденном проекте…

На улице — метельный содом. Метель занялась не на шутку. Здесь, в кабинете, тихо, тепло и светло, и не хочется никуда уходить.

Вспомнились отъезд из областного центра, неожиданная телеграмма из главка, в которой ему, специалисту по железным рудам, предлагалось срочно принять уже открытый рудник.

Это было два года назад, когда он работал на одном из металлургических комбинатов.

Начало войны провел «на колесах»: эвакуировал и устраивал на Урале заводы. Елена жила в Средней Азии, играла в театре.

Когда, наконец, стал работать на комбинате, вернулась Елена, устроилась в областной театр. Случайно узнал, что она изменила ему с актером. Простил. Получив назначение и сказав об этом жене, услышал решительное:

— Не поеду. Там нет театра… Я еще молода.

Произошел разрыв. Уехал. Мучился. По ночам снились ему красивые губы Елены и ее испуганные глаза.

Разошлись, как люди, которым не по пути.

Ему представлялось, что он находится в долгосрочной командировке и еще вернется к Елене, которая его, наверное, ждет и которая по ночам мечтает о сыне.

Но время проходит… Стирается память о ней. Ни письма, ни привета.

Эти два года жил в одиночестве, как отрезанный ломоть…

А теперь — Наташа! Любит ли он ее сильнее, чем Елену? Как знать? Она другой человек. Она при встрече смотрит на него такими странными глазами, будто видит его впервые, и всегда холодна с ним и насмешлива.

Именно это заставляло его думать о том, что и она к нему неравнодушна.

Часто бывают вместе. Как-то так получается, что, встретившись, не могут наговориться и с трудом расстаются до завтра. Однажды он поймал себя на том, что любит Белову.

Счел честным сказать ей об этом. Наталья гордо вскинула брови, оглядела его грустно и рассмеялась. Это обидело его очень. Он почувствовал себя смешным и старался не попадаться ей на глаза.

Наталья пришла к нему сама, просидела у него целую ночь.

Он любовался ею. Она сама его поцеловала и на предложение выйти за него замуж сказала: «Подумаю». Ушла веселой, хорошей…

Он сравнил ее с Еленой и не почувствовал сожаления, что сказал «люблю». Он все ждал, когда она придет к нему навсегда и скажет: «Здравствуй, Иван… Будем жить вместе…»

С Еленой все кончено. Это прошло.

Сорок лет.

И нет ни сына, ни дочери. Пусто на сердце и тревожно.

…Селиванов открыл пачку папирос. Курил одну за другой, ходил по ковровой дорожке взад и вперед, сердце стучало глухо, наполняясь теплом при мысли о Наташе.

Окна залепило снегом. Он отдернул шторы, стало просторнее и светлее в кабинете.

Зажмурился. «Какое сегодня число? Какие вопросы?» Увидел в настольном стекле свое отражение. «Да… седина выперла — не спрячешь, — усмехнулся. — Вот как!»

В сорок лет и не заметил — поседел за делами.

Продекламировал вслух:

…Как мы под тридцать лет седели

И не старели в шестьдесят.

Придвинул рукой календарь, оторвал листок прошедшего дня.

«Так! Еще один день жизни… прошел. Нужно беречь время. Значит, был Акрынов… Новое дело нужно продвинуть. Вопрос серьезен. Он небольшой мастер по электрификации. Вот инженер Васильев… молод, горяч, ему и карты в руки. Между прочим, Наташа его почему-то терпеть не может. Проект утвержден. Скоро начнем работу и на этом участке. Нужно составить бригады, бригадиров назначить.

Из семидесяти восьми рабочих-манси выбрать в бригады самых лучших, самых работящих. Да-а! Здесь не Крым… Болотный ветровой простор! С Васильевым поговорить надо». Поднял телефонную трубку.

— Васильева! Да, инженера! Александр Николаевич, зайди на чашку чая. Нет, не домой, в кабинет ко мне. Потолкуем. Да, есть дело. Расчет рабочей силы по смете я уже сверил. Что? До партсобрания еще три часа! Успеем. Жду.

Записал в блокнот: «Послать на разведку трассы надежного опытного человека».

Поискал в памяти: кого? — поставил жирный знак вопроса, повеселел.

Зазвенел телефон. Услышал в трубке молодой с нерусским акцентом голос парня.

— Да! Селиванов. Кто говорит?

— Это я, Чарэма Хантазеев, и вот…

— Что так волнуешься, будто невесте в любви объясняешься? Что, нет невесты?! Ай-яй-яй! Плохо,