Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов
Эрназар вдруг растерялся. Он не предполагал встретить такой яростный отпор. Ему-то казалось: стоит припугнуть старуху, как она согласится на все.
— Не смей даже глянуть в сторону этих дверей!
Сейчас она своим криком поднимет на ноги весь дом, и тогда ему несдобровать. Кромешная тьма комнаты, словно гигантская громада, навалилась на него.
— Не приду больше никогда, Абадан-эдже. Только не шуми.
— Забудешь имя Тоушан, трус?
— Забуду.
— А теперь прочь отсюда!
Абадан-эдже распахнула дверь и пинком выставила Эрназара.
В коридоре послышался стук торопливых шагов. Абадан-эдже почудилось, что это стучит ее сердце.
В противоположном конце длинного коридора кто-то из соседей выглянул из своей комнаты. Прислушался. Нет, показалось. Все в доме спокойно. И притворил скрипучую дверь.
Эрназар пробежал порядочное расстояние, прежде чем обрел способность кое-как осмыслить, что же произошло.
Где это видано: джигит убегает от старухи? Чего он вдруг испугался и заюлил перед ней? Как ему завтра появиться на фабрике? Она же не станет молчать, и его отведут в тюрьму. Что же делать, что же делать? Ребенка не тронь, потому что он — ребенок, женщину — потому что она женщина. Если так рассуждать, дело с места не сдвинется. Надо действовать решительно, если ты мужчина и носишь тельпек[6]. Слабого люди не уважают. Если их крепко напугать, тогда они подчиняются. Вон как повела себя эта старая баба. Видать, не пугана еще ни разу. Такая и пристукнуть может, а уж молчать точно не станет. Что же делать? Вернуться? Еще раз поговорить? Если не пойти, она завтра же разоблачит тебя. И Тоушан придется забыть навсегда. Ты мечтал спать с ней, обвив шею ее толстыми косами. Ты хотел увезти Тоушан в степь, туда, где никого нет, и жить по своему закону, по своему желанию. И что же, испугался какой-то старухи и теперь должен отказаться от своей мечты? А?! Правильно назвала она тебя трусом. Ты трус, если не подчинишь себе эту бабу. Надо вернуться, надо заставить старую каргу молчать и повиноваться.
Так и не зажигая света, Абадан-эдже стояла на пороге открытой комнаты. С улицы набежал свежий ночной ветерок. Тишина. Было то время ночи, о котором говорят, что заснули даже собаки и птицы.
Абадан-эдже постепенно успокоилась, ровнее билось сердце. Разум отказывался верить, что все случившееся не привиделось ей во сне. Из-за Тоушан этот тип осмелился угрожать? "Она же не девушка, чтобы так по ней убиваться. И он знает, что она замужем. Тоушан, бедняжка, еще надеется и ждет Мурада. Утром ли, вечером ли постучат, она так и вскинется навстречу. Думает, что он идет…" В другое время Абадан-эдже, может, и всплакнула бы. Но сейчас в глазах не было ни слезинки. К Абадан-эдже вернулась прежняя стойкость. Не она ли давала ей силы жить?
До утра уже не уснуть. "Скорей бы возвращалась Тоушан. Немного осталось ждать. Хоть бы самолетом не летела, а то ее растрясет. Молодая, не понимает, что надо беречь ребенка. Хорошо бы сын у нее родился. Завтра куплю колыбельку, чтобы потом не бегать. Пусть люди знают, есть кому о ней позаботиться. Бедняжка, крепко привязалась ко мне. Видать, так тоскливо ей, что и фотографию Байрам-джана попросила прислать". И снова мысли увели старую мать в прошлое, когда Байрам был жив. Почему не женила сына, когда он еще только собирался ехать в Москву? Байрам не захотел: "Если женюсь, то не смогу учиться. Ну хоть три курса дайте закончить". А как было бы славно взять в снохи такую, как Тоушан.
Что это, шаги в коридоре? Полно, у страха глаза велики. А дверь все-таки надо запереть.
Она потянулась к крючку, но дверь распахнулась. Абадан-эдже не успела крикнуть. Сильный удар кулаком сбил ее. В голове у нее помутилось, тело обмякло. Абадан-эдже стала оседать.
— Получила? Теперь поговорим по-хорошему, — быстро говорил Эрназар, притворяя дверь.
Абадан-эдже не отвечала, силы покидали ее. И, прежде чем сознание померкло, она услышала стук в окно и голос:
— Аширова! Вам телеграмма, срочная!
Но Абадан-эдже лежала неподвижно.
Створка распахнулась. Почтальон протянул телеграмму.
— Распишитесь вот здесь.
Подпись была поставлена. Окно снова захлопнулось.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На другое утро Тоушан и Мария Антоновна встретились у проходной, чтобы вместе поговорить с вахтером. Но его не было.
— А где же наш кудрявый парень? — спросила Мария Антоновна дежурившую женщину.
— Он не работает сегодня. А что вы хотели? Вам нужно подобрать воротник к шубе? Руки у него золотые, хороший скорняк.
— Нет, нет, у нас к нему другое дело, — ответила Мария Антоновна и, кивнув Тоушан, направилась в цех. — Узнаем в отделе кадров адрес и после смены отправимся к нему домой.
— Правильно, — согласилась Тоушан. — Дома даже лучше. Не захочет говорить, уйдем.
Так и сделали. Оказалось, кудрявый жил неподалеку от Марии Антоновны. Тоушан едва дождалась вечера. Минуты превратились в часы, часы тянулись нескончаемым днем. Но вот и окончилась смена.
Квартира в двухэтажном доме была на первом этаже. Дверь отворил приветливый старичок в очках.
— А вы, случайно, не ошиблись? — спросил он.
— Да нет, не думаем. Добрый вечер, — поздоровалась Мария Антоновна.
Тоушан стояла позади нее, устремив глаза вниз.
— Проходите, не стойте на пороге, — старичок поправил очки и отступил, пропуская нежданных гостей.
Чистота и порядок в комнате свидетельствовали о том, что за домом ухаживают заботливые руки, однако самой хозяйки они не увидели.
Тоушан как вошла, так и осталась на пороге. Обвела взглядом комнату и не могла оторвать глаз от простенка между окнами.
— Не стесняйся, садись, — старичок обратился к Тоушан. И, повернувшись к Марии Антоновне, спросил: — Уж не цыганка ли она?
— Нет, она приехала из Туркмении, — ответила Мария Антоновна и, проследив за неподвижным взглядом Тоушан, обернулась к простенку.
В аккуратных деревянных рамках там висели увеличенные портреты Абадан и Ашира. "Тоушан не ошиблась! Кудрявый парень — сын Абадан-эдже".
— Решили проведать меня или у вас другое дело? — спросил словоохотливый старичок. — Ишь какие волосы черные, словно вороново крыло. Небось свои, некрашеные, и краски такой не найдешь… — И он тронул рукой кудряшки на лбу Тоушан.
Она смутилась.
— Мы ищем одного человека, — начала Мария Антоновна.
— Борю моего, что ли? — старичок подался вперед. — Кроме нас в этой квартире
