Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов

— Что вам нужно?

Тоушан молча протянула ему старую фотографию. Она ждала этого момента. Он изменится в лице, едва взглянет на снимок. Ей не нужны никакие слова. Она все поймет по его глазам.

И в этот миг в проходную шумно ввалилась ватага работниц. Вахтер отвел взгляд. Как ни в чем не бывало шутил с девчатами.

Пряча фотокарточку, Тоушан спросила:

— Разве это не ты?

— Нет! — резко ответил он и отвернулся. — Иди работай спокойно и не приставай. То вопросы какие-то задаешь, то фотографии всякие приносишь…

Тоушан видит опрятный свитер на вахтере, край чистого воротничка рубашки. "Кто ухаживает за ним? Как он живет?" Она пожалела, что не догадалась разузнать раньше.

Когда через некоторое время вахтер повернулся к окошку, в проходной было пусто. Он вздохнул с облегчением.

После смены Мария Антоновна пригласила Тоушан к себе домой.

В проходной Тоушан глянула за стекло, кудрявого вахтера там уже не было. Мария Антоновна заметила, как поникла Тоушан, но промолчала.

Дома, приготавливая ужин, она сказала:

— Ты чем-то огорчена. Не скрывай, уж не получила ли недоброе известие?

— Мне нечего скрывать от вас, — отвечала Тоушан. — Взгляните на эту карточку. Узнаете?

Тоушан показала старую фотографию.

— Как не узнать, это сын Абадан-эдже.

— Верно. Байрам снялся незадолго до войны. Он тогда был студентом. — Тоушан подалась вперед, заговорила с жаром. — А вы не встречали здесь человека, похожего на Байрама?

Мария Антоновна задумалась.

— Да нет, что-то не припомню…

— А тот кудрявый вахтер в проходной разве не похож на Байрама?

— И в самом деле, словно бы похож, — неуверенно проговорила Мария Антоновна и внимательно посмотрела Тоушан в глаза. — Ты что, хочешь сказать, что тот инвалид, калека — сын Абадан-эдже?

— Да. Сегодня я показала ему фотографию. Он не признался, отвернулся и ждал, пока я уйду. Видно, не хотел открыться.

— Если он и правда сын Абадан-эдже, то почему не возвращается на родину? — вслух размышляла Мария Антоновна. — Наверное, ты все-таки ошибаешься.

Тоушан ожидала подобный вопрос. Устроившись поудобнее, она принялась помогать Марии Антоновне чистить картошку и стала выкладывать свои доводы:

— Письмо о смерти Байрама написали друзья. Кто знает, может, он сам уговорил их написать матери, потому что не захотел возвращаться домой беспомощным калекой. Мы же не раз слыхали о том, что солдаты так поступали.

— Бедная Абадан, — сокрушенно вздохнула Мария Антоновна. — Хоть и без ног, а живой был бы он около матери. Счастливей ее не нашлось бы человека…

Мария Антоновна задумалась: "Почему же я до сих пор ни разу не справилась о том черноволосом вахтере? День за днем прохожу мимо и не вижу. Как он живет, как на работу добирается? До чего же мы равнодушны! Он жизни не щадил, нас защищая. И сейчас мается, жалеет, что не убило наповал. А мы не видим его, несчастное дитя несчастной матери. Завтра же отыщу его. Стану помогать чем сумею".

Мария Антоновна не слышит, что говорит ей Тоушан, как хочет заставить кудрявого признаться, что он — сын Абадан-эдже.

"Завтра же… — решает Мария Антоновна. — Сын ли он Абадан-эдже или не сын, я должна присматривать за ним. Невинные дети. Как можно быть спокойным, когда рядом такое страдание?"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В тот вечер Абадан-эдже легла раньше обычного. Ей нездоровилось. Сочувственные взгляды товарищей по работе расстраивали Абадан-эдже. "Они видят, как мне плохо сейчас, и стараются не огорчать. Никто никогда не возразит, не скажет, что я неправа. Но ведь я живой человек, и у меня есть недостатки, и я ошибаюсь. Меня жалеют, потому что я потеряла близких, потому что я одинока. Нет ничего хуже, когда люди догадываются о твоей слабости. Я слабею…"

Ей привиделся давно забытый родной аул. Тревога, отчаяние охватили женщин, все кричат, бегут. И Абадан-эдже бежит, прижимая Байрам-джана. Фашисты пришли в аул, они хватают малых детей и бросают в огонь. Абадан-эдже изо всех сил пытается бежать домой, а ноги не движутся. Едва успевает накинуть крючок. Злодей ломится в дверь, стучит.

Она очнулась от недолгого сна и некоторое время лежала в каком-то оцепенении. А дверь действительно ходила ходуном. В нее сильно и в то же время осторожно напирали, настойчиво, но негромко стучали.

В темноте она добралась до двери.

— Кто там?

— Абадан-эдже, откройте.

Голос незнакомый, но ведь со сна можно сразу и не разобрать. Ее-то имя знают, для чего заставлять человека ждать.

— Сейчас найду крючок, подожди немного.

— Не торопитесь, — тихий голос успокоил Абадан-эдже, и она подняла крючок.

— Сейчас зажгу лампу. Ох, беспамятная, надо было сначала свет включить, — проговорила Абадан-эдже, отворяя дверь.

— Обойдемся и без лампы. — Сильные руки стиснули плечи Абадан-эдже. Человек прикрыл дверь и привалился к ней спиной. — Не вздумай кричать.

Жесткая ладонь зажала ей рот.

— Будешь умницей — посидим, поговорим. Сделаешь глупость — душу вытряхну. Садись!

Абадан на миг показалось, что кошмарный сон продолжается. Но мощная рука так сильно сжимала плечо, что терпеть было невмочь. Она застонала, слабой рукой попыталась высвободить лицо.

— Что тебе нужно?

— Ты нужна!

— Зачем тебе старая баба?

— Ты что, совсем спятила, думаешь, я на тебе жениться хочу? У меня к тебе дело. Слушай внимательно.

— Не глухая, слушаю.

— Если понадобится быть глухой — будешь глухой. Когда нужно будет, будешь и немой. Этот разговор останется между нами. Поняла?

— Поняла.

— Тогда слушай. Тоушан должна стать моей. Сделай так, чтобы она немедленно возвратилась. Если не сделаешь — берегись! — Абадан-эдже почувствовала холодное прикосновение металла ко лбу. — Он тебя вдребезги разнесет. И Тоушан накажи не упрямиться. И чтоб тихо! Понятно?

Озноб сотрясал Абадан-эдже. Она бы повалилась без сил, но крепкие руки держали ее. Неужели это не сон?

— Ну, чего молчишь? Когда вызовешь ее? — отрывисто спрашивает срывающийся голос.

— Не знаю.

— Не знаешь? Ты все знаешь! Это ты отослала Тоушан подальше от меня. Твоих рук дело. Даю тебе десять дней, и чтоб Тоушан была здесь! Если не сделаешь этого — добра не жди!

— Хорошо, только отпусти меня и за ворот не тяни. — В голове Абадан-эдже прояснилось. Она не испытывала страха и — откуда силы взялись? — спросила прежним ясным голосом: — А ты не тот ли подлец, который назвался односельчанином Тоушан? Как же я сразу не догадалась?

— Да, тот самый. Берегись, ты меня еще не знаешь. Не вздумай завтра проболтаться на фабрике или в милиции.

— Если хочешь, можешь бросить меня в огонь, зажарить и съесть,