Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский
— Я тебя понял… — Стручков встал и потянулся. — Рабочему классу дорога каждая светлая голова. Нужна! Мы должны заразить вас своими идеями, должны заставить полюбить нашу работу и сделать ее вашей работой. Ты, Петя, здоровый человек, наш целиком. И тех, кто захочет ошельмовать тебя, мы поставим на свое место! Понимаешь, поставим! А теперь я тебе скажу, что привез из области. Нам предстоит гигантская работа. Наш совхоз должен стать центром этой местности, от него пойдут все нити коренной ломки деревень. Ты хорошо с ребятами удумал. «Новый быт» — это входит в мой план. Нам придется сделать, может, коренную перетруску всего состава рабочих, опереться на здоровые силы партийцев, вроде Белогурова, Бодрова и этих комсомольцев. Нам придется выдержать борьбу со всеми отсталыми, со всеми собственниками и партбюрократами. Мы с ними простимся. Я доказал в тресте и в областном комитете, что нам нужен пролетариат. Мы привлечем пролетариев из других мест и с ними пойдем в бой. В нынешнем году у нас будет прибыль, большая прибыль. Мы ее всю употребим на свое хозяйство, на улучшение быта рабочих, на коммунистическое устройство их быта. Понял?
— Пустим водопровод, поставим динамо! — торопливо перебил Стручкова Коротков, но тот удержал его руку и широко улыбнулся.
— А сюда, понимаешь, сюда, в этот дворец, мы привлечем на отдых рабочих из Москвы!
— Дом отдыха?
— Рабочая здравница! И этот край, не видавший еще настоящей революции, сделает сразу скачок на сто лет вперед. Понял? Я знаю, ты понял, но вот многие, как Степочка Лазутин, что сидел у меня и наговаривал на тебя, он этого не понимает, хотя и старый партиец. Нет в нем этого дерзания, смелости, и уж очень они верят в бумагу! А разве бумагой все обнимешь?
Стручков часто запинался, будто не находил слов, потом махнул рукой и смущенно усмехнулся.
— Устал я. Давай на этом покончим.
И, провожая Короткова до двери, он говорил ему в спину тепло:
— Обзавелся б женой, что ли… А то небось и в свое гнездо не тянет…
В саду еще не спали сторожа. Коротков набрел на них, сидевших у потухающего костра. В тулупах, с ружьями, освещенными кровавым отблеском углей, они казались огромными, сошедшими с картины. И голоса у них были волглые, будто идущие из седины веков.
— Прогуливаетесь? А мы все ребят караулим. И яблоки-то с орех еще, а уж лезут.
Старший сторож Егор подтряхнул плечами сползающий тулуп и зевнул сладко, растяжно.
— Ночью свежеть стало. Скоро Илья-пророк льдинку в воду бросит.
Потом двое молодых сторожей тронулись по поперечной аллее, простучали шагами и растаяли в белесой мгле. Коротков поглядел на небо — звезды горели ярко и почти не мигали — позевал и спросил Егора:
— Как думаешь, жизнь теперь лучше стала, чем была раньше?
Егор подумал, почесал об дуло ружья бороду и нехотя ответил:
— А бог ее ведает. Кому как.
— А тебе?
— А мне что ж? В мою пору старики на печи греются, а я вот с молодыми вровне ночами клечетею. Сынов на войне побили, дочерям не нужен — и уж лучше бы помереть.
Где-то взмыли голоса и опали. Далеко на реке кричал всполошливо гусь одиноко и предостерегающе.
— Все ждем лучшего, надеемся, а его, может, лучшего-то, никогда и не будет.
Коротков встряхнулся, хлопнул Егора по плечу и сказал весело:
— Будет, дед! Неправда! Теперь люди на полдороге не остановятся, раз в путь вышли.
XVIII
Был праздник, и в клубе собиралось открытое заседание ячейки совместно с рабочкомом. Клуб совхоза помещался в низком, невзрачном здании бывшей барской конторы. Одну половину в нем занимала дощатая, без занавеса сцена, настолько низенькая, что артисты чуть не упирались головой в потолок, а другая половина была густо заставлена скамейками с узким проходом посредине.
Рабочие задолго до начала собрания набились в клуб, курили, и дым сизыми полотнами виснул над головами, медленно тянулся в окно, и казалось, что кто-то с высоты карниза тянул это зыбкое полотно к себе.
Громче всех говорил Степан Дерябин — помощник садовника, сутулый, широкобородый мужик. Он жил на деревне, не ютился с рабочими и, как причисляющий себя к совхозовской администрации, говорил веско, не предполагая возражений:
— Совхоз что? Он слава только, что, значит, держит людей, а разве он дает настоящую плату? И ежели теперь, к примеру, значит, нам нарушить свой дом, не опахиваться и не иметь, значит, своего хлеба, то разве на это жалованье семью содержишь?
Он окидывал куривших рабочих взглядом черных, глубоко посаженных глаз, потирал ладонью колено и крякал.
— Оно, конечно, государству с совхоза, к примеру, значит, большая польза, а мы этой пользы и не нюхаем. Теперь, значит, новый порядок, рабочим даже кур нельзя держать, разве это, значит, резон? Не то что корову или свинью, — а что тут кормов мало? — курицу боятся, она им все планы сломает.
Бодров сидел почти рядом со Степаном, глядел ему на бороду и часто-часто мигал раздумчивыми ресницами.
— А теперь вон, — встрял Зотка, широко раздирая рот, — и вовсе всех в одну помещению хотят загнать. Новая хоромина, что твоя тюрьма.
— Ты не лопочи, черт! — Бодров двинул локтем Зотку, тот срыгнул и замолчал. — Ну, дальше, дядя!
— Чего дальше? Значит, он хоть и небольшой догадки, Зотка, значит, а тоже понимает, что не чередом идет дело.
Степан чувствовал в Бодрове своего противника и отвернулся.
— Все, значит, умнее хотят быть, а что людям по завязку этот совхоз, то мы не видим.
— Вот ты и ушел бы отсюда первый. — Бодров встал и надел наброшенный на плечи пиджак в рукава. — Чего ж ты не уходишь, жадаешь все, везде поспеть норовишь?
Степан вдруг дернул себя за бороду и глаза его сверкнули:
— Я-то уйду! Это, значит, не твое дело! Я больше тебя в деле-то стою. Поди-ка, сработай за мое. А вот тебе и пойти некуда! Понял?
— Я и не собираюсь. Только мы, вот такие, скоро вас отсюда попрем, тогда лучше будет, — Бодров тряхнул головой и прошел к двери.
Степан огорошенно огляделся, раскрыл рот, но в эту минуту на сцену у боковой двери вошел Лазутин, окинул зал близоруким взглядом и сел за стол.
Коротков пришел уже во время доклада Силина об итогах социалистического соревнования. Стручкова он увидел сидящим в углу около сцены, хотел было протискаться к нему, но встретил кивок Белогурова, направился в угол и сел между Рубцовым и Бодровым.
Силин,