Степные дороги - дороги судьбы (роман в повестях) - Нуры Байрамов
Акджагуль припомнила, как учитель стращал нерадивого ученика: "Чабаном станешь". Сейчас она понимала: так говорить нельзя. И такое приходилось слышать: "С учебой у тебя не ладится, берись за лопату". Да разве дайханину не нужны знания? Разве зазорно работать лопатой? К каждому делу нужно относиться с любовью.
Между тем небо на восточной стороне начало светлеть. Звезды словно поднимались ввысь, удалялись, а потом и совсем исчезли.
Акджагуль обернулась, чтобы посмотреть, остается ли за ними хоть какой-нибудь след, и едва не вскрикнула от удивления: когда за ними увязался этот жеребенок? Что разлучило его с родным табуном, с матерью? Акджагуль осторожно глянула на Моджека: как он поведет себя, обрадуется, что скотины стало больше, или сочтет жеребенка помехой?
Какой милый жеребенок! Будто нарисованный — на лбу белое пятно, сам весь серый, а грива и хвост черные.
Акджагуль поняла, что они проехали вблизи табуна и жеребенок по ошибке увязался за ними. "Несчастный, как сложится твоя судьба?" — вздохнула она. И, словно в ответ, жеребенок тоненько заржал.
Моджек вздрогнул и выпрямился в седле.
— Я ослышался?
Жеребенок снова заржал. "Погоня?!" — у Моджека мурашки побежали по спине, тело покрылось испариной, Откуда взялся жеребенок?
— Куш! Пошел прочь, проклятый!
Малыш насторожился, но не тронулся с места. Моджек двинул плечом, на котором висел автомат, перекинул из руки в руку винтовку, но стрелять не решился, Жеребенок последовал за ними.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Подъезжаем к колодцу.
Прикрыв ладонью глаза, Клычли внимательно рассматривал высившийся впереди бархан. Цепким взглядом ощупывал каждый куст, — Клычли-ага, — обратился к нему милиционер, — у меня есть предложение.
— Говори — какое, — отвечал Клычли. — Здесь, в низине, был колодец. Хочешь сказать, что не надо забывать об осторожности?
— Верно, — согласился тот. — Не следует всем вместе ехать к кошу. Лучше вам отправиться одному…
— Чабаны решат, что вы приехали проверить состояние отар, и ничего не заподозрят. — В разговор вступил следователь. — Бандит наверняка вооружен. Может оказать сопротивление, поэтому надо накрыть его неожиданно и лучше действовать в темноте.
— В пустыне неожиданно поймать можно только зайца или дрофу. К колодцу незамеченным подойти невозможно, — возразил Клычли.
— Почему? — спросил следователь.
— А как насчет собак? Забыл о них.
— Разве они не уходят вместе с отарой?
— Уходят, но и на коше остаются. Обычно они лежат на том бархане. Ты еще далеко, а они уже почуяли тебя и дали знать хозяевам.
И, как бы в подтверждение его слов, раздался собачий лай. Сначала собаки лаяли лежа, решив, что видят обычных проезжих. Когда же убедились, что кони приближаются к колодцу, вскочили, потянулись и, словно желая помериться силами, устремились с высоты. Так боевой отряд, не подпуская врага к своим рубежам, встречает его на подступах и наносит удар.
Конь Клычли знает повадки сторожевых псов. Их нельзя подпускать близко. Заслышав лай, конь приостановился, но Клычли натянул поводья и взмахнул плетью:
— Будто собак не видел! Чу! Пошел на место, Аджар!
Пес узнал голос Клычли, но не совладал с собой, злобно огрызнулся.
Клычли подхлестнул насторожившегося коня.
— Мы останемся здесь, Клычли-ага.
— А я пойду, даже если впереди верная смерть, — сказал он.
На собак Клычли не обращал внимания, и они оставили его, ринувшись к другим всадникам. Он видел, как те пытались отогнать собак, но не вернулся и поехал вперед. "Молодые ребята, а как пекутся о себе, — с досадой подумал Клычли. — Судьба Акджагуль их совсем не тревожит. Собак устрашились! Как же они поведут себя, когда увидят Моджека? Милиционеров надо подбирать из таких храбрецов, чтобы бандит дрожал от одного их взгляда".
Клычли начал спускаться в низину, когда услышал выстрел. В первый миг он не понял, в какой стороне стреляли. Остановился и затем резко повернул коня назад.
Сегодня Моджек не опасался ехать днем. Спина лошади вся исполосована, на ней не было места, куда не достала бы его плеть.
Акджагуль не различала барханы. Все они на одно лицо, и низины все одинаковые. Однообразной вереницей тянулись заросли саксаула, кандыма, песчаной акации. Моджек ничего не видит, погоняет коня, будто до конца земли доскакать хочет. И ночью едет, и днем скачет. И заблудиться не боится, каждая пядь ему знакома. Где он будет брать воду? Из села ведь не привезешь.
Акджагуль удивлялась своей выносливости: вторые сутки на коне и не валится. Наверное, гнев и ненависть держали её.
Жеребенок раза два споткнулся и упал. Видно, ему непосильна такая дорога. Но страх отстать сильнее, и малыш поднялся.
Если жеребенок околеет, со всех сторон сбегутся на падаль лисы и шакалы. Раздерут, растащат по косточкам.
— Поймай жеребенка. — Она произнесла, опустив голову. — Если жеребенок останется, то и я останусь.
— Капризничаешь?
— Не болтай пустое, лучше приведи его. Я не хочу, чтобы он погиб.
— Ну и пусть околеет. Мало ли зверья гибнет в степи, что же мне теперь — каждого спасать? — и Моджек пустил коня вперед.
Акджагуль схватила повод и попыталась слезть на ходу.
— Это плохо кончится, Акджагуль.
— Не приведешь?
Моджек сдался.
— Ты же видела, он давеча не дался в руки! — голос его дрожал от гнева.
— Ты не человек, а зверь. Вот он и не идет к тебе!
Не выпуская поводьев, Моджек соскользнул с седла. Сорвал пучок травы, протянул жеребенку:
— На, бери! На, на!
Жеребенок настороженно остановился. Увидев, что Моджек приближается к нему, отпрянул назад. Моджек снова протянул ему траву, но малыш даже не глянул в его сторону.
— Видишь, ничего ему не надо.
Акджагуль спустилась с лошади, пошла к жеребенку:
— Серенький мой, полосатенький!
Жеребенок не убегал, но и не шел к ней. Акджагуль была уже рядом с ним. В этот миг Моджек откашлялся. Малыш вздрогнул и приготовился бежать. Акджагуль в гневе оглянулась.
"Эх, жаль, без бабы в песках трудно обойтись, — подумал Моджек, опуская винтовку. — А то бы сейчас обоих пришил".
Акджагуль прижала к груди малыша. Не глядя на Моджека, направилась к лошадям.
"Бог мой, до чего красива! Наливай в чашу и пей!
Вот так ягнят будет носить. И доить заставлю. Как это в песне поется?
Вах,
