Взрослые и дети - Михаил Семенович Панич
— Видал?
Приятель повернулся к говорившему, посмотрел на него, подмигнул и снова улегся лицом к небу.
А кругом стоял запах нагретой солнцем земли, запах трав и цветов. По траве деловито сновали муравьи. Откуда-то из-за озера доносилась, еле слышно, песня. На дереве вдруг раздался шорох, легкий треск, — это взлетела птица, а может быть, белочка перенеслась с ветки на ветку.
И два мальчика, о чем-то радостно думающие. Бронзовые от загара тела. Озаренные солнцем лица, обращенные к небу.
ЛЮДМИЛА ЛЮБИТ «ПРЕДЛОГИ»
В классе учительницы Александры Федоровны проводится так называемый предупредительный диктант. Учительница диктует:
«Лед на реке потемнел. На деревьях набухли почки. По дороге расхаживают грачи. На горе кое-где зеленеет травка…»
В диктанте говорилось о наступлении весны.
После окончания диктанта учительница, вместо того чтобы говорить о весне, говорила о предлогах «на» и «по».
Нужно прямо сказать, что раздел предлогов не самый увлекательный в, грамматике. Однако ученица Людмила на вопросы учительницы отвечала с большим увлечением.
— Почему в предложении «На деревьях набухли почки» слова «на» и «деревьях» пишутся отдельно?
Учительница спрашивает о простых и усвоенных вещах так, как будто ответить на ее вопросы и очень важно и очень трудно. Так нужно. Она подчеркивает свое большое уважение к знаниям учеников.
Когда Людмила рассказывает о предлогах, глаза ее сияют так, что только обстановкой урока можно объяснить нелепый вопрос, который я задал ей несколько позже, во время перемены. Вместо того чтобы спросить у Людмилы, рада ли она приходу весны, я спросил, нравятся ли ей предлоги.
— Нравятся! — сказала Людмила.
Это было непонятно.
— Почему?
Людмила задумалась и ответила:
— Потому что я их знаю…
Знать — это действительно радостно!
СЕРЕЖА ШИТИКОВ И СОРОК МАМ
Придя в школу к директору, я случайно попал на заседание родительского комитета. В одном из больших классов сидело сорок мам. Я вошел в класс как раз в тот момент, когда председатель родительского комитета вызвала из коридора ученика пятого класса Сережу Шитикова. Когда он появился в дверях, всем своим видом выражая покорность и раскаяние, председатель родительского комитета с подчеркнутой иронией сказала ему:
— Объясни, пожалуйста, Шитиков, за что ты удостоился такой чести, что сорок мам собрались тебя послушать?
Пятиклассник Шитиков, как и следовало ожидать, не мог это объяснить. Боюсь, что он не оцепил иронии. Был он в школьной форме, — совершенно невозможно понять, почему такой костюм называют формой, ведь формы он как раз и не имеет. Покорность и раскаяние упрятанные в такую форму, могли бы вызвать у всех присутствующих горячее сочувствие, но мамы были не простые мамы, а члены родительского комитета, — они были властью и несли ответственность. Кроме того, они никак не могли разглядеть глаз Сережи Шитикова и поэтому не были уверены в его действительной покорности и раскаянии.
Родительский комитет стал выяснять обстоятельства дела, исследовать проступки Сережи Шитикова, а их оказалось немало. Задавали Шитикову вопросы самые разные. Вот некоторые из них:
— Почему у тебя нос поцарапан?
— Он поцарапался, — ответил Сережа.
Одна из мам при этом его ответе фыркнула так, будто она сама учится только в пятом классе. Остальные мамы на нее строго посмотрели, и она сразу же устыдилась своего непедагогичного поведения.
— Почему у тебя, Шитиков, так много замечаний в дневнике? — спросила председатель родительского комитета.
— А ты делаешь что-нибудь для мамы к восьмому марта? (Заседание комитета проходило как раз накануне этого большого праздника.)
— Да…
— Что?
— Выпиливаю шкатулку…
— Много сделал?
— Еще не начинал…
Так шел разговор, являвшийся только подходом к самому главному. Нужно было, чтобы Сережа Шитиков, получающий замечания и имеющий много двоек, осознал свое плохое поведение и по-настоящему устыдился его. Да, нужно было, чтобы его охватило настоящее раскаяние перед лицом сорока мам. Но он все так же по поднимал глаз, и поэтому совершенно невозможно было определить, произвела ли на него педагогическое воздействие обстановка заседания, присутствие стольких мам.
Пришлось задать ему последний, завершающий вопрос, хотя и не было достаточной уверенности, что мальчик к нему подготовлен:
— Что же ты, Шитиков, можешь обещать родительскому комитету?
— Всё! — ответил он.
Мальчик в первый раз за всё время выпрямился, поднял глаза. Это были озорные глаза ребенка, обрадовавшегося освобождению, тому, что все кончилось и можно уйти.
Его действительно отпустили.
Но еще долго сидели в классе сорок мам и думали о Сереже Шитикове, который так хорош, так. добр, что готов обещать всё… Они горячо спорили, принимали решения.
Но где была в это время родная мать Сережи, что делала, о чем думала?
И ЕЩЕ ОБ ОСОБЕННОМ РЕБЕНКЕ
Не следует забывать о прошлом, тем более о таком недавнем.
Этого не следует делать хотя бы для того, чтобы лучше оценить настоящее.
Всего сорок три года назад не было в нашей стране даже начального всеобщего обучения. Миллионы и миллионы детей были лишены простой низшей школы, дававшей элементарную грамотность. Да и те, кому посчастливилось попасть в эти низшие школы, так рано переставали учиться, что в тяготах жизни очень быстро забывали и чтение и письмо. Так было!
В наши дни каждый ребенок, которому исполнилось семь лет, знает, что пришло его время идти в школу.
Если в какой-нибудь семье — что немыслимо — забудут об этом, к родителям придут и напомнят:
— Пришло вашему ребенку время учиться. Его ждут!
Как это хорошо, как значительно?
Но этим еще не решены все задачи обучения и воспитания.
Задачи воспитания отнюдь не стали проще.
Ведь речь идет о воспитании нового человека, о формировании человека особых качеств, строителя коммунистического общества.
Требования не снизились, а возросли.
Всеобщее обучение, к тому же бесплатное, а значит, и доступное для всех детей, конечно, величайшее благо!
Но разве это всё?
Разве полностью изжиты пережитки капитализма в сознании людей? Разве не бывает так, что мертвое, отжившее давит живое?
Разве нет таких родителей, которые, вместо того, чтобы заглядывать в будущее, в завтрашний день ребенка, оглядываются на прошлое? «Нас так воспитывали, и мы так воспитываем», — говорят они.
А время другое. И требования к человеку у социалистического общества другие.
Даже с позиции того класса, к которому принадлежал Обломов, его воспитание было глупым и вредным, хотя у помещиков Обломовых и были сотни Захаров, которые всё за них делали. Что же можно сказать о тех папах и мамах, которые в наше время, в социалистическом обществе, так воспитывают своих детей, будто оставляют им в





