Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов

Все получилось, как в поговорке: "В доме, где есть дети, краденое не скроешь". Беркели сделал вид, будто ничего не слышит. Помешивая кашу в котле, он сказал:

— Хуммед-джан, твоя кашка совсем остыла, ешь.

После доброй работы ели с большим аппетитом. Огульбиби сидела в палатке, привалившись спиной к горке сложенных одеял. Так уставала она в те годы, когда чистила колодцы. Оказывается, отвыкла она от тяжелой работы. Ну да ничего, скоро втянется. Волдыри заживут, ладони затвердеют, и поясницу перестанет ломить. А если Беркели каждый день будет варить такую кашу, то и силы у них не убудут. Ей-то казалось, что этот суетливый человек способен только сплетничать да пялить на нее глаза. Оказывается, и от него есть польза. Пожалуй, может стать уважаемым человеком, рассуждала Огульбиби.

Словно угадав ее мысли, Беркели заглянул в палатку.

— Огульбиби, каша еще осталась. Скажи женщинам, пусть едят, не стесняются.

— Спасибо, Беркели-ага. А ведь у тебя рука сладкая, — сказала одна из девушек, выражая общую благодарность.

— А Гуллер и Худайназар пришли обедать? — задала вопрос Огульбиби.

Беркели скривился в улыбке:

— Они и не придут.

— Почему это не придут? — повысив голос, громко спросила Огульбиби.

Беркели понял ее настроение.

— Худайназар привез с собой каурму и чурек. Зачем им каша? — объяснил он, хотя в уме держал совсем другой ответ. — Будь у вас каурма, и вы не стали бы есть кашу. Верно, Огульбиби? А?

"Ах, до чего же она хороша! Наработалась, устала, а сделалась еще краше. Если муж не вернется, найдется много джигитов, которые предпочтут взять в жены ее, а не девушку". Беркели не сводит с Огульбиби глаз.

— Надо работать по часам, — сказала Огульбиби, выпрямляя спину. Подол платья она натягивает до носков. Ей кажется, что Беркели рассматривает ее ноги. — Начинаем с восхода и заканчиваем с заходом солнца. В полдень часовой перерыв на обед.

— Восход и заход — это понятно, а вот с часами у нас трудно, — сказал Беркели. — На базаре, что ли, купить?

— Часы у меня дома есть.

— Тогда давай поедем вечером? И Хуммед-джан село посмотрит.

Огульбиби молча поднялась, запахнула халат, подвязалась кушаком. Словно выше ростом стала. И женщины тоже поднялись.

— Нурлы, выходи! — крикнули девушки, проходя мимо мужской палатки.

— А его нету, — сообщил маленький Хуммед. Он возился с обгоревшими головешками возле казана. — Во-он к трактору пошел.

Огульбиби будто током ударило: как бы Гуллер до беды не довела этих двоих. Она приостановилась, прислушалась. Вроде бы трактор работает. И Огульбиби направилась в ту сторону, откуда доносился рокот.

— Ай, Огульбиби, не вмешивайся в дела молодежи! — крикнул ей вслед Беркели. — Не тревожься, я им сам скажу и поругаю. А ты спокойно иди со всеми.

Смутили Огульбиби слова Беркели пли решила, что сейчас не время заводить разговор и лучше это сделать вечером, только она резко свернула к женщинам, уходившим в поле.

Едва принялась за работу, как услышала, что трактор затих, а затем увидела Худайназара. Он бежал в сторону кладбища.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Нурлы расстроился оттого, что Гуллер прошла мимо него и отвернулась. Ни видеть, ни слышать его не хочет. Кто он для нее? Она его ни во что не ставит. Что он, что грязь, налипшая на подошвы, для нее одинаковы. Неужели она не понимает намерений Худайназара? Вбила себе в голову: "У него есть дети, ему не до меня", и ничего не слушает. Стать трактористкой — дело полезное, но разве обязательно учиться у Худайназара?

Нурлы возил землю, а лицо его было все время обращено в ту сторону, где тарахтел трактор. Он думал о Гуллер, и в душе его поднималась буря. Он не мог дождаться перерыва. "Надо рассчитаться с Худайназаром". И как только Огульбиби вошла в палатку, Нурлы отправился к Гуллер.

Беркели бил в лемех, созывая на обед, но Гуллер осталась в поле, потому что Худайназар работал и не слышал сигнала. Гуллер глянула на удаляющуюся машину и, взяв ведра, пошла к джару.

Необычайно красива вода в ручье зимой. Густая, темная, блестящая. Глядишь на струящуюся воду, не наглядишься. Гуллер помнит зиму, когда джар замерз. Она училась тогда в пятом классе. После уроков все бежали к ручью, кидали портфели и сумки на берегу и катались на сине-голубом льду. Однажды лед под Гуллер проломился, и ноги ее очутились в воде. Нурлы кинулся ей на помощь, вытянул на берег, наскоро собрал сухостоя и развел огонь. Никуда не ушел, пока она не обсохла.

Гуллер присела на мягком, как кошма, сухом чаире. Зачерпнула горсть воды, ополоснула лицо. С ладоней упали капли, по воде пошла рябь. А потом снова проступило чистое отражение — яркое солнце, голубое небо и ее лицо. Красиво — так не нарисуешь! "Почему ковровщицы не ткут такие ковры-картины? — подумала она. — Только красные и зеленые узоры. А как было бы прекрасно увидеть на ковре это прозрачное голубое небо". Потом она принялась рассматривать свое лицо. О-ой, какая она стала! Волосы спутались. Надо вымыть голову. А где? А Нурлы соловьем заливается: "Ты мой цветок, за твои черные косы отдам весь мир. Никакой гребень не пройдет сквозь твои тысячерублевые косы". Чудной! Чем весь мир обещать, лучше бы подарил простую гребенку".

Вода в ручье вдруг колыхнулась. Гуллер подумала, что это рыба играет, и стала внимательней всматриваться. Но никаких рыбешек не увидела. А рядом с ее отражением появилось еще одно.

— Что, мед лижешь, уйдя с Худайназаром? — Голос Нурлы трепетал от еле сдерживаемого гнева.

Обидные слова оскорбили девушку. Гуллер не ответила.

— Забыла, как клялась: "Умру — земле принадлежать буду, жива буду — тебе принадлежать буду"? А теперь променяла меня на трактор?

Вырвавшиеся упреки облегчили Нурлы душу. Но гнев не стал слабее. Ему нужно было многое сказать Гуллер, чтобы она поняла, как безмерна его любовь. А слов не было. Нурлы горько вздохнул.

— Еще что-то хочешь сказать? — с обидой спросила Гуллер.

— В какой-то книге я вычитал: женщины не умеют любить так, как мужчины.

Нурлы не смотрел на Гуллер, в голосе его страдание и боль.

— Почему?

— Потому что любовь женщины поверхностна…

— А у мужчин? — перебила его Гуллер.

Нурлы обрадовался, что привлек внимание, заинтересовал ее.

— А любовь мужчины гнездится в его сердце — вот как говорят мудрые люди.

Гуллер нахмурилась и сделала движение, чтобы подняться. Нурлы понял, что сильно задел девушку. Он положил руки ей на плечи и сказал просительно:

— Если я рассердил тебя, прости, я не хотел…

— Да отстань! — Гуллер сбросила его руки. — Тебе