Степные дороги - дороги судьбы (роман в повестях) - Нуры Байрамов

— Квартира есть. Она моя соседка… А насчет учебы посоветуемся…

— Ну что ж, если так, хорошо. Желаю удачи, Тоушан Мурадова!

На глаза Тоушан навернулись слезы. До сих пор никто к ней так не обращался.

Поблагодарив директора, Абадан-эдже направилась к двери и потянула за плечи вконец растерянную Тоушан. — Желаю удачи!

Тоушан никого не видела, кроме Абадан-эдже. «Дай бог, чтобы эта женщина всегда была мне опорой…»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Поначалу Тоушан показалось, что все работницы в цехе на одно лицо — бесцветные, вялые.

И улыбаются нехотя, и не разговаривают, словно таятся друг от друга. Тоушан боялась глядеть на них. Она была уверена, что женщины следят за каждым ее шагом, хотят поймать на какой-нибудь ошибке, чтобы потом посмеяться. Но в обеденный перерыв их будто подменили. Одна протянула Тоушан хлеба, другая предложила яички. «Откуда они узнали, что я ничего не принесла из дому? Абадан-эдже сказала? Да куда же она девалась? Оставила меня одну среди женщин. Я плохо о них думала, а они угощают от души». Тоушан стало стыдно. «Я не смогу работать здесь. Если они всегда обедают вместе, я опозорюсь, мне нечего положить на общий стол. А без обеда нельзя. Лучше уйти отсюда…»

Абадан-эдже появилась, когда женщины еще сидели за столом.

— Ешьте, — и положила сверток. — Тоушан-джан, подвигайся ближе. Мы сегодня толком и не позавтракали.

Тоушан помнила, что, когда они вышли из дома, в руках Абадан-эдже ничего не было. Значит, раздобыла где-то на фабрике.

Часовой перерыв показался Тоушан бесконечным. Опустив глаза, она сидела не притрагиваясь к еде. Но Абадан-эдже не отступала. Не обращая внимания на протесты Тоушан, заставила ее поесть. «Замечательный человек Абадан-эдже. Если бы она позволила, я называла бы ее мамой или бабушкой. И до конца дней я не смогу отплатить ей за все».

Домой они возвращались вместе. По дороге зашли в магазин. Абадан-эдже купила сахару и печенья.

Тоушан была занята мыслями о Мураде. Она почему-то надеялась, что он ждет ее дома. «А вдруг он пришел утром, не застал меня и поехал к матери? Как бы не рассердился… Интересно, что он скажет, когда узнает, что я пошла работать на фабрику? Скажет „хорошо“ или раскричится: „Какого черта тебе надо?!“ Она не услышала, что Абадан-эдже зовет ее к себе:

— Зайди, согреем воды, умоешься. А я тем временем приготовлю ужин.

Тоушан потянула ручку двери. Заперто. Толкнула еще раз. С горечью вставила ключ в замочную скважину, повернула. Щелкнул замок. В комнате все было так, как она оставила утром.

Упав на постель, Тоушан горько заплакала. „В чем моя вина? Почему Мурад забыл меня? Почему ни дядя, ни тетка не навестят? Что я потеряла в этом городе, зачем поехала сюда? Наверное, свекровь умышленно толкнула меня в это пекло“.

Она дремала, когда Абадан-эдже тихо вошла в комнату, тронула ее за плечо.

— Мурад! — вскинулась Тоушан и, поняв ошибку, закрыла лицо руками.

Огорченная Абадан-эдже не знала, как утешить бедняжку, и в растерянности гладила рукой кошму. Однако скоро сообразила, что если и она будет отчаиваться, Тоушан совсем расстроится, и тогда энергично поднялась:

— Мурад, может быть, образумится, а пока идем, я приготовила чай. Без тебя мне кусок в горло не идет. Вставай, дочка…

„Ай, какая я невнимательная! Она говорит: „Без тебя мне кусок в горло не лезет“, а я… Наверное, и она одинока. Может, ей обидно, что я ни о чем ее не расспрашиваю. Разве есть что-либо нежнее души человека?“

— Ты, конечно, удивляешься, отчего в этой квартире нет никого, кроме меня? — сказала Абадан-эдже, едва они вошли в комнату.

„Как она снова узнала, что у меня на душе? — подумала Тоушан. — Нет, это необыкновенный человек. Говорят, есть люди, которые читают чужие мысли. Оказывается, это верно. Абадан-эдже мудрая, поэтому все предугадывает…“.

— Я не одна на этом свете, доченька, — продолжала Абадан-эдже. — Родителей, правда, потеряла рано. Унесла их проклятая беда — тиф. На счастье, встретился мягкий, добрый человек. На руках меня носил. Все у меня было, ни в чем нужды не знала. Потом сынок родился, вырос… Как говорится, сладкое начало — прегорький конец. Напал на нас фашист. Получила письмо из Москвы от Байрам-джана, он учился там на инженера. Сынок писал, что подал заявление на фронт. Я молила бога, чтобы он вернулся живым. С фронта пришло нам еще одно письмо… Тогда все еще было хорошо, Тоушан-джан. И вот однажды приходит его отец. Улыбается, настроение хорошее. „Сегодня твой муж тоже стал человеком“, — говорит мне так, будто выиграл какой-то приз. „Ну, что случилось? — спрашиваю, а у самой душа замирает. — От Байрам-джана какие-то вести?“ А он молча улыбается. Потом рассказал: „Два месяца назад подал я заявление в военкомат. И сегодня наконец вызвали: „Приходите с вещами“. Вот и я стал в общий строй, жена. А то мне одному среди женщин стыдно, впору сквозь землю провалиться. У них или муж, или брат, или сыновья на фронте. Нужно толстую, как дынная корка, шкуру иметь, чтобы спокойно ходить среди этих несчастных. Вот навалимся всем миром, и Байрам-джан скорее вернется. Если мы все не поднимемся, озверелый враг не остановится“. Мой муж был уже немолод, под пятьдесят. Моя вина, Тоушан-джан. Если бы я упала ему в ноги, он бы не смог переступить через меня. А я не сделала этого. Могла бы оставить его в тылу, но что ответишь, если тебе скажут: „Мужа бережешь?“ А он твердит: „Ускорим возвращение Байрам-джана…“

Да, Toyшан-джан, и муж мой ушел воевать с проклятым врагом. Я плакала ночи напролет. Хотелось все бросить и бежать куда глаза глядят. Но куда пойдешь? День плакала, другой, все слезы выплакала. Хожу словно слепая… Однажды пришла с работы мужа женщина. Вера. Та самая, которая сегодня работала рядом с нами. Да. „Тебе нельзя без дела, — говорит. — Будешь сидеть дома, заболеешь от печали. Иди работать на место мужа. Его станки ждут тебя. Фронтовикам нужна одежда, белье. Наша фабрика выпускает ткани. И ты будешь помогать фронту“. — „А справлюсь ли я, под силу ли мне эти машины?“— неуверенно спрашиваю. „Справишься“, — ответила Вера. „Я подумаю до завтра“. — „Подумай, только я желаю тебе добра. Сердцем тебя понимаю, твоя печаль — моя печаль, твоя радость — моя радость, — сказала Вера. — Завтра я за тобой зайду“.

Думала, думала, голова кругом пошла, а ничего лучшего не придумала. И наутро отправилась вместе с Верой на фабрику. А там все такие же,