Степные дороги - дороги судьбы (роман в повестях) - Нуры Байрамов

Огульбиби не слышала. На лицо ей упали холодные, капли, и она будто очнулась. Опершись на лопату, подняла голову. Дождь пахнул песком. "Когда просишь дождя, его нет, а сейчас…" — с досадой подумала Огульбиби и с силой вонзила лопату в землю.

Дождь был мелкий и спорый. Огульбиби поняла, что он зарядил надолго. Где-то далеко, на северной стороне, там, где небо, словно на подушку, кладет голову на пески Каракумов, сверкнула молния. Вспышки становились все ярче, а потом донеслось глухое рокотание.

"Как бы Хуммед-джан не промок", — в тревоге подумала Огульбиби и побежала к трактору, где спал сынишка.

Она не поверила своим глазам. Постель Хуммеда была пуста! Одеяло откинуто. Нет его каушнй.

— Хуммед! Хуммед-джан! — в отчаянии звала Огульбиби.

Мальчик не отозвался. "Может, он ушел к палаткам? Ой, что же мне делать?.." И Огульбиби со всех ног бросилась к стану.

— Хуммед! Хуммед-джан? Где ты?

Хуммед не отвечал. Силы оставляли ее. Она вбежала в свою палатку. Пусто. Затем заглянула в другие палатки. Никого.

— Хуммед! Хуммед-джан, где ты? Эй, люди, беда обрушилась на мою голову!..

Огульбиби бежала назад. Дождь заливал ей лицо. Молния сверкала прямо над головой. В мгновенной вспышке ей показалось, будто кто-то мечется возле трактора. Огульбиби спешит. Она не чувствует, что потеряла платок. Когда подбежала к трактору, здесь никого не было. Из груди ее вырвался крик-стон:

— Вай, горе мне, Сары-ага!

Первым примчался Нурлы, за ним вся бригада.

Сары-ага видел пустую постельку, слышал причитания Огульбиби и старался сохранить спокойствие.

— Ну, куда он может уйти? Должен быть поблизости. Поищите в хлопчатнике, а я возле дамбы посмотрю, — проговорил Сары-ага и первым побежал на поиски. Но много ли увидишь в ночной темноте? И Сары-ага вернулся к трактору.

Огульбиби рвала на себе волосы:

— Хуммед-джан, где ты, дитя мое? Меня надо убить…

— Полно, Огульбиби, не возводи на себя напраслину. — Сары-ага не сдержал слез и отвернулся.

Девушки рассыпались по хлопковому полю, Нурлы помчался к палаткам. Худайназар еще раз прошел вдоль всей дамбы. Хуммеда нигде не было.

Дождь усиливался. Вода в джаре поднялась еще выше и начала размывать дамбу. То в одном, то в другом месте рушился обрывистый берег.

В какой-то миг Огульбиби почудился крик, долетевший со стороны кладбища, но удар грома, расколовший небо, заглушил все. Огульбиби вдруг вспомнила, что не догадалась осмотреть трактор. Не веря глазам, щупала руками. Все напрасно. Горько рыдая, подошла она к Сары-ага, положила голову ему на плечо.

— Где мой Хуммед-джаи? Найди его!..

— Потерпи, дочка… Будь мужественной, — трясущимися губами проговорил Сары-ага. — Ничего с ним не случилось. Вот появится сейчас откуда-нибудь.

— Откуда он выйдет? Если знаешь, почему не говоришь мне?

— Не терзай меня, Огульбиби…

— Разве не ты привел нас сюда? Достиг своей цели… Ох, погубил ты меня!.. Что ответишь Шатлы ку?..

Сары-ага застонал и, пошатнувшись, стал медленно оседать на землю. Острая боль сжимала его грудь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

На кладбище Беркели остановился. "Такого удобного случая не представится до конца дней", — сказал он себе.

В темноте могилы неразличимы. Но Беркели чувствует, как они обступили его со всех сторон. "И ты, в конце концов, станешь таким же холмиком. И ничего не возьмешь с собой, кроме шестнадцати вершков бязи. Пока живешь, достигни цели, которую лелеешь в сердце. Сперва — война, теперь — сель, какая еще помощь тебе нужна? Никто ничего и не узнает. День-другой покричат, поплачут да и успокоятся. Решайся, Беркели, действуй! Ни горя, ни печали до конца дней знать не будешь… Не станет же она работать, прижимая мальчишку к груди. Оставит где-нибудь. Если действовать с умом, то он и не пикнет. Поманю, и пойдет за мной. С радостью побежит, когда узнает, что мы идем в город".

Неясный план, который давно мучил Беркели, сейчас обрел определенность. Он сдаст мальчишку в детдом. Ему поверят, а ребенка спрашивать не станут. Беркели скажет, что мальчишка сирота, отец погиб на фронте, мать бросила его и вышла замуж. Имя изменит, фамилию назовет другую, чтобы не нашли, если станут искать. А Огульбиби поплачет да и смирится. Потом сама поймет, что сын мешал ей.

Действовать надо было без промедления. Ночью он должен добраться до города, чтобы управиться утром и поскорее вернуться к Огульбиби.

Он ничего не знает, не ведает. Если Огульбиби будет плакать, поплачет вместе с нею. А когда скажет: "Эх, был бы я с тобой, ничего не случилось бы", — она сама кинется ему на шею.

Беркели споткнулся и свалился в осевшую могилу. Пока он выбирался, стал накрапывать дождь, потом начали полыхать молнии. Он повернул назад.

На чем свет стоит бранил Беркели и зажженные фары трактора, и эти ненужные молнии, озарявшие ему на беду всю вселенную.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Огульбиби увидела всадника, ехавшего вдоль берега джара, и подбежала к нему.

— Вам не попадался на пути мальчик? — с мольбой спросила она, не узнавая в пожилом человеке с седыми висками секретаря райкома партии Клычева.

Всю ночь Огульбиби металась по полям. Щеки ее ввалились, губы посинели, глаза опухли от слез.

Секретарь райкома понял, что на нее обрушилось страшное горе. Он запомнил Огульбиби с того раза, когда побывал на стане и видел, с каким старанием трудится ее бригада. В тот раз он посоветовал Саврасову: "Таких добросовестных, сознательных женщин, как Огульбиби, нужно принимать в партию".

— О каком мальчике ты спрашиваешь, Огульбиби?

— О моем Хуммед-джане, — тихо ответила она. — Сынок мой спал вот здесь, на этой постельке. — Огульбиби показала рукой на пустую дамбу. — Поднимайся, Хуммед-джан, ты долго спишь, дитя мое…

Огульбиби зарыдала в голос:

— Пусть сгину я!

Клычев сошел с коня.

— Успокойся, — ласково говорил он, гладя ее по плечу. — Не надо так плакать. Смотри, глаза у тебя совсем опухли. Скажи мне, что случилось с твоим сынишкой.

— Не видишь, что ли? Вот в этой постельке спит Хуммед-джан, — Огульбиби снова показала на дамбу.

— Пойдем к людям.

— Нет, нет, я останусь здесь. Мне нельзя, Хуммед-джан испугается. Ты иди один, — и Огульбиби стала нежно гладить большой камень, лежавший на дамбе.

Сыночек мой спит,

Цветами укрылся.

Не будите детку мою, —

тихо пела она колыбельную.

Селевой поток штурмовал песчаную дамбу. Под ударами волн она таяла, как кусок сахара в пиале с чаем. Дамба уже оседала под ногами Огульбиби. Опасаясь, что она может упасть в поток, секретарь райкома потянул ее за рукав:

— Послушай, Огульбиби,