День до вечера - Геннадий Михайлович Абрамов
Соков пальцами по одеялу семенил, показывал — писать, писать, чтоб бумагу дали и карандаш, он напишет. Верка первая догадалась, порылась под халатом в карманах платья, достала листок смятый, расправила и исписанное на нем оторвала. А карандаш услужливый больной принес — услышал, как они ерзают, ищут и сокрушаются, и принес. И еще книгу, чтоб подложить и писать сподручней.
Марфа, поблагодарив за помощь, осторожно перегнулась, следя, чтоб гипс не задеть, и пристроила обок Сокова книжку с листком, затем карандаш ему между вялых пальцев вложила.
Потап, скосив глаза, написал:
Ну их к черту плюнь прости
— Что я тебе говорила? — обрадовалась Верка, заглянув в листок. — И спрашивать не стоило.
А Марфа поникла.
— Простить?.. А знаешь ли, Потапушка, они ведь тебя, когда уж, как рассказывают, ты без памяти был, с кручи скатили, чуть не в реку — вроде, мол, сам ты побился, оступился и упал, а они ни при чем? Спасибо, Максим сказал, где ты, а то бы замерз, помер, там ведь не ходит никто, никто б и не нашел. Видишь, какие они? А ты — плюнуть, простить? Руки-ноги переломали, а ты и наказать их не хочешь? Правильно я поняла?
Соков назад бумажку попросил. Верка сунула Марфе, та положила, как давеча лежала, и он написал:
Оставь до меня сам разберусь
— Ну, что ж, — вздохнула Марфа, прочитав. — Может, так и правильно. Суда, значит, не будет, — теперь она вроде и сожалела, что не будет, как несколько минут назад побаивалась, явно не желая суда. — Да, Потапушка, воля твоя.
Соков снова листок потребовал. Вывел:
Максим
и на Верку вопросительно глянул.
— А, этот-то, — небрежно отмахнулась Верка. — Забудь. Удрал он, уехал. Трус несчастный.
— Ты, Потапушка, насчет него не волнуйся. И то молодец, что сказать прибежал. А в остальном — пустой он, никчемный. Весь наружу показался, какой есть. И Верочка не влюблена в него вовсе, не думай. Так, провожал, и все. Уехал и уехал, и слава богу. Она о нем ни капельки не переживает. Рассчитался он.
Листок они теперь у Сокова не забирали — посмотрят, прочтут, что написал, и сейчас же вернут, положат под руку.
Потап, должно быть, устав глаза косить, смотрел на них и писал на ощупь. Буквы на буквы налезали, новое по старому, поверх написанного им же. Но Марфа разобрала, прочла по складам вслух:
Девоньки мои золотые как люблю вас вы бы знали
— Милый ты мой, — Марфа перегнулась и руку ему поцеловала. — Родной. Мы тебя тоже очень, очень любим, — и встрепенулась, подобралась. — Ну, ладно, пошли мы. А то доктор заругается. Ведь мы обманом к тебе, схитрили маленько, никак нас пускать не хотели. Поправляйся, тошно нам без тебя, дом как пустой. Будешь стараться?
Соков веки опустил — да.
Марфа, тяжко вздохнув, встала и стул обошла. Поднялась и Верка — выглянула из-за спины матери и, вдруг разволновавшись, затеребила пуговку ворота. Смущаясь, стараясь, чтоб непринужденнее, как-нибудь повеселее, поозорней вышло, проговорила:
— А я, знаешь… вот что сказать хотела… Я с сегодняшнего дня решила… папкой тебя называть. Мне так удобнее. А то надоело: дядя Потап да дядя Потап — ну, какой ты мне дядя? Согласен?.. Нет, не сразу, конечно, трудно сразу. Сначала привыкну… Если вдруг ошибусь, по-старому тебя назову, ты не обижайся, ладно? Потом пройдет.
Соков слушал ее, смотрел неотрывно, затем дрогнул, дернулся, замычал, хрипнул коротко — скрутило его, опутало болью. Глаза закрыл, и минуту-другую лежал так, пока не перетерпел. Марфа встревоженно следила за ним. Потом он веки приотворил. На губах капли пота выступили.
— Прошло, Потапушка? Отпустило?
Он вяло показал — ничего, все хорошо.
Тот, единственный ходячий в палате больной, в продолжение всего разговора смирно простоявший на костылях у окна, наблюдая за ними, теперь подошел, подмигнул Верке, чтоб не пугалась так, и красноречиво стул взял — отнести на место (мол, пора и честь знать, утомили хворого).
— Ага, идем, — засуетилась Марфа. — Поправляйся, Потапушка.
Очнулась от испуга и Верка.
— Пока, — сказала нарочито весело. — Скоро опять придем. Не скучай.
Бодро помахав Сокову рукой, обняла сникшую, готовую вновь расплакаться мать, и они не спеша, под взглядами тихих больных вышли из палаты.
СЛОВО НАРАСХВАТ
Записки книгоноши
Некоторое время я работал книгоношей, и предлагаемый материал — непосредственные наблюдения.
Но прежде всего, что такое книгоноша сейчас, в наше время? Да попросту говоря, лоточник, подвижной, мобильный продавец книг. Или еще одна форма обслуживания, удобная населению, когда книги сами идут навстречу покупателю.
Правда, книгоноша не только продавец. Поскольку подобная форма реализации книг связана с транспортировкой, он еще и такелажник, перевозчик (если на тележке) или шофер. Книги товар подотчетный, книгоноша работает по накладной — стало быть, бухгалтерские операции. Остаток от продажи надо где-то хранить, по крайней мере до следующего дня — проблемы хранения.
И много еще мелких особенностей — взаимоотношения арендующих и арендаторов торговой точки (я, например, стоял с передвижным столиком на одном из переходов метро), темпы работы (книгу покупают случайно, на бегу), оплата труда (процент с выработки), беззастенчивое воровство, подчас просто из спортивного интереса, реализация лотерейных билетов под неидущий товар и пр. и пр.
Книга, как все мы знаем, за последнее время сделалась чем-та престижным, модным; наблюдается легкое сумасшествие по части приобретения книг.
Огромное наше книжное хозяйство, врасплох застигнутое книжным бумом, теперь, заметно перестраивается, переориентируется с учетом времени, но, к сожалению, делает это медленнее, чем всем нам бы хотелось. Проблем — и самых острых, серьезных — все еще предостаточно. Они на виду, широко обсуждаются, и снова впрямую говорить о них здесь, по-моему, нет нужды (тем более, что в рассказах они так или иначе затронуты).
Задачу свою в данной работе я видел в ином.
Показать покупателя у лотка. Не в книжном
