Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов

И в городе ему повезло. Сколько же на свете доверчивых людей! Особенно когда речь идет о детях. Они будто не знают, что можно хитрить, ловчить, притворяться. Сказал, что пожалел сироту, вот и привез. Они и поверили. Он-то опасался, что ему учинят допрос, как в преисподней: где подобрал, чей это ребенок, кто родители… Нет, обошлось. Хорошие оказались люди. Пусть долгой будет их жизнь.

Беркели с удовольствием смотрел на бурлящий джар. Вода пенилась, вскипала волнами. "Кипи, кипи, моя дорогая!" — он испытывал душевный подъем. Как этот маленький джар сокрушил дамбу, снес все преграды, так и Беркели чувствовал прилив энергии оттого, что сегодня, как ему казалось, завоевал сердце Огульбиби.

Беркели оглянулся назад. Люди заняты своими делами. Никто за ним не следит, никто его не преследует.

Одиночные облака медленно плывут на восток. Сочные травы, умытые вчерашним дождем, за кустившийся хлопчатник ярко зеленеют в лучах солнца. Высоко в небе сладко поет жаворонок.

Беркели вдруг ощутил усталость. Ему захотелось лечь лицом вверх на этом зеленом поле и уснуть, убаюканному ласковым пением птиц, которое не мог заглушить даже ревущий джар.

Возле палаток поднялась суматоха. Беркели подошел поближе к дамбе, на которой вчера спал Хуммед, и, сделав вид, будто ищет что-то, наклонился, а сам из-под руки смотрел, что происходит на стане.

Перед палаткой стоит запряженная лошадь. Люди на руках вынесли кого-то и осторожно положили в телегу. "Кто же это?" — встревожился Беркели и поднялся во весь рост. Не Огульбиби ли потеряла сознание? И, забыв об осторожности, побежал назад.

В телеге на одеялах лежал Сары-ага. Узнав Беркели, он шевельнулся, видно, хотел что-то сказать, но не смог. Беркели отступил назад, стараясь поскорее вырваться из цепкого взгляда Сары-ага.

Телега осторожно тронулась. Следом ехал на коне секретарь райкома. Вид у него был удрученный. Беркели с тайной радостью провожал их взглядом. Теперь он самый старший на стане. И у Огульбиби не осталось никого ближе, чем он.

О, твой волк днем завыл, Беркели-хан!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Нурлы подклеивал старые библиотечные книги. Мимо палатки кто-то прошел. Сердце подсказало ему, что это Гуллер.

Солнце уже стояло низко. Когда совсем стемнеет, бригада воротится с поля.

После того разговора девушка избегала Нурлы. Она всех сторонилась в последнее время. Ходила, размышляя о своем. В потухших глазах неубывающая печаль. Вот и сейчас она то войдет, то выйдет из палатки. Словно ищет что-то. Нурлы решил подойти к ней.

— Гуллер, что ты ищешь?

— Себя ищу, — не поднимая головы, ответила она.

— Найдешь, мне будет от этого польза? — пошутил Нурлы.

— Да. И тебе, и всем вам хорошо будет. Облегченно вздохнете, — ответила Гуллер и скорым шагом пошла к джару.

Нурлы помедлил, затем решительно направился следом.

Смеркалось. С хлопкового поля доносились звонкие девичьи голоса. Бригада возвращалась на стан.

Словно боясь потерять Гуллер, Нурлы прибавил шагу. Она была уже довольно далеко.

Заступив ей дорогу, Нурлы, задыхаясь, спросил:

— Ты куда?

— Не мешай мне, — ответила девушка и прошла мимо.

— Ну скажи, что с тобой, что случилось? — в голосе Нурлы мольба. Но Гуллер не слышала его.

Нурлы восхищала непреклонность Гуллер. Что задумает, то и сделает. Захотела водить трактор — научилась. Не побоялась быть первой. Никто из женщин в колхозе до нее не садился за руль. Не испугалась людской молвы. Она совершенно не похожа на своих подружек. Те мечтают о нарядах, увлекаются шитьем-вышивками, а Гуллер не занимают эти пустяки. И не пожалуется никогда, что у нее чего-то нет. Кто знает, хорошо быть такой или нет? Не поймет ее Нурлы. Снисходит — весна, сердится — зима. И радость твоя ей нипочем, и печаль. Только себя знает, для нее другие будто не существуют. Или нынешние девушки такими и должны быть? Во всем хотят утвердить себя. Нурлы подумал, что Гуллер не нужна его нежность. Она не любит слабых. Но ведь он не слаб. Он может и за себя постоять, и ее защитить. Она же помнит, он не побоялся Худайназара. И сейчас не отступится. Какая-то беда гнетет любимую.

— Гуллер, давай поговорим откровенно. Ты ведь знаешь, я все время думаю о тебе. Умоляю, скажи, кто тебя обидел. Кто сделал тебе больно? Может, ты ненавидишь меня? Скажи — и я уйду куда глаза глядят. Не носи в душе страдания из-за меня.

— Я не сержусь на тебя, ты не виноват. Не знаю, смогу ли я жить на этом свете, где в любой момент тебя могут очернить, оклеветать. Ты стремишься к хорошему, а тебя хотят затоптать и ославить. И ты никому ничего не докажешь…

Голос Гуллер задрожал.

— Погоди! Обозлившись на одного человека, ты чернишь весь прекрасный мир. Погоди! — воскликнул Нурлы. — Я не поверю ни одному дурному слову о тебе и заставлю замолчать клеветника. Ты же не одна на белом свете, есть кому защитить тебя! Выбрось из головы плохие мысли.

Нурлы чувствовал себя сильным, всемогущим оттого, что Гуллер, непокорная, своенравная Гуллер, притихла и слушала его.

— Поверь, все будет хорошо, и никого не бойся.

Он взял ее за руку, и Гуллер послушно пошла за ним прочь от джара, в котором еще бурлила и пенилась вода.

Едва молодые люди отошли на несколько шагов, как обрывистый берег, где они только что стояли, шумно обрушился.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Огульбиби вошла в палатку. Взгляд ее упал на постель Гуллер. С тех пор как потерялся Хуммед, их подушки лежали рядом. Убитая горем, Огульбиби некоторое время не замечала, что Гуллер словно бы подменили. Ни желанный трактор, ни подросший хлопчатник не радуют ее.

…Сегодня, проснувшись на рассвете, Огульбиби увидела, что Гуллер не спит. Значит, опять всю ночь не сомкнула глаз. В палатке стояла сонная тишина.

Огульбиби придвинулась к Гуллер и прошептала:

— Может, мне поговорить с Худайназаром?

— Ой, нет, нет! — испугалась Гуллер. — Лучше не вмешивайтесь в это дело. Он очень плохой человек. Я сама найду какой-нибудь выход.

— Чего ты боишься его? Я поговорю с Худайназаром, и мы в два счета все выясним, как спичку переломим!

— Не трогайте его! И не верьте ни одному его слову. Все из-за меня… Я, глупая, мечтала, училась, а он… — Слезы бежали по ее щекам. — Я сама… Сама заварила кашу, самой и расхлебывать. Я уже решила…

Огульбиби не соглашалась с ней.

— Нельзя оставаться один на один со своей бедой, — говорила она. — Горе убивает одинокого. А мы рядом с тобой. Я хочу помочь тебе. Успокойся, не плачь.

Весь день