За горами, за лесами - Леонид Семёнович Комаров

Все уселись за стол. Ребята наголодались, ели торопясь. Нюрка забывала про ложку и ела руками, темными да цыпушными, и Тиша укоризненно одергивал ее.

Отец расспрашивал Тишу о его похождениях, покачивал головой:

— Как же вы это выдюжили?

— Не маленькие! — солидно ответил Тиша.

— Да-а… — согласился отец. — Ну, а папку вашего мы непременно отыщем.

И отыскали. На заводе.

ШКОЛА

Она виднелась издалека — четырехэтажная, красного кирпича, с большими окнами. На черной стеклянной вывеске у парадного входа было выведено золотом «НСШ», что означало — неполная средняя школа.

На занятия мы шли Высоковольтной улицей, по которой «шагали» высоченные козлоногие столбы. На бревенчатых перекладинах усаживались галочьи стаи. Бросишь камнем — галки с гомоном взлетят, покружатся и снова угнездятся над гудящими проводами с запутавшимися в них бумажными змеями.

Высоковольтная — самая любимая наша улица, широкая и зеленая, как футбольное поле. Вдали возвышалась над домиками Линейного поселка наша школа.

Начальные классы учились в нижних этажах, старшие — в верхних. Мы всегда завидовали старшеклассникам. На переменах с замирающим сердцем и чувством благоговейного страха и любопытства взбирались на четвертый этаж и галопом проносились по коридору.

Если посмотреть с высоты четвертого этажа, то видно множество крыш: зеленых, красных, коричневых, крытых волнистой черепицей и жестью, — это сгрудились, прижались к школе дома Линейного; дальше шеренгами выстроились бараки Временного поселка и хорошо виден завод. Высунешься в окно — дух захватывает. И кажется, что забрался на пожарную вышку.

На всех этажах школы сигналом к урокам и на перемены заливались электрические звонки. Но вскоре они отзвонили — школу заняли под госпиталь. Всю зиму сорок второго и весну сорок третьего года, одним словом, весь второй класс мы учились по домам. По десять-пятнадцать человек собирались в тех избах, где было попросторней. Приносили по полешку дров, по кулечку угля. Мария Филипповна позанимается с одними — идет к другим.

Я был в одной группе с Витькой, Петрусем, Митяем и другими ребятами, жившими рядом, занимались мы в доме Евдокимовых. Витёк попросил Марию Филипповну, чтобы она убрала от нас Митяя.

— Гляди, мам, он опять что-нибудь утянет.

— Не болтай глупостей!

— Ну и ладно. Я за ним сторожем следить не стану.

Мария Филипповна строго посмотрела на сына.

— Проходите, ребята, устраивайтесь. Митя Коротеев, что ты стоишь в дверях? Проходи, садись.

Заниматься у Евдокимовых мне нравилось даже больше, чем в школе. Во-первых, у нас было всего по два урока, а во-вторых — уютно, по-домашнему.

Как мы учились?

Учебников было мало, по одному на пять-десять человек, все довоенного выпуска. Поэтому домашнее задание мы всегда переписывали в тетради. Впрочем, тетрадей нам совсем не выдавали. Мы сшивали их из оберточной бумаги.

С осени школа открылась в бараке Временного поселка, совсем недалеко от нас, и теперь уж Витёк с Петрусем заходили за мной. Учиться приходилось в три смены — не хватало классов. За каждой партой усаживалось по трое.

Вместо электрического звонка по бараку растекался малиновый звон медного колокольца. Это техничка, глянув в учительской на часы-ходики, выходила в коридор и сигналила перемену.

Вместо парового отопления — печи, от которых тянуло угаром. Зимой, когда на дворе лютовал мороз, нам приходилось сидеть в верхней одежде и даже в шапках. Зябли руки, стыли ноги.

Мария Филипповна, в пальто и шали, медленно ходила по классу. Когда она говорила, слова вылетали вместе с клубочками пара и таяли в барачной стыни. Время от времени она подходила к печи и прислоняла озябшие ладони.

На переменах мы отогревались, устраивая петушиные бои, а учителя спешили в учительскую погреться кипяточком из титана.

Бывали дни, когда уголь не подвозили и в школе совсем топить было нечем. Тогда вместо уроков все отправлялись добывать топливо.

Морозы военных лет…

Сиреневые зори, малиновые рассветы — их не увидишь ни летом, ни весной. Они приходили со студеным ветром, вслед за первыми заморозками.

Сначала над крышами рабочего поселка, разрезав шлейф лилового дыма, тянувшегося от заводских труб, загоралась узкая полоска. Она постепенно разрасталась, заливая сиреневым светом все небо, отсвечивалась в окнах. И казалось, будто кто-то взял и подкрасил все разбавленными фиолетовыми чернилами.

Краски светлели, блекли…

Эти рассветы всегда предвещали наступление настоящей зимы.

У нас дома угля было совсем немного — до весны бы дотянуть. Топить приходилось два раза, утром и вечером. Но через два-три часа выстывало, словно и не было топлено. А порой к утру так становилось холодно, что окна изнутри покрывались толстым слоем льда, и занавески примерзали.

Когда затапливали печь, и тепло, постепенно расползаясь по нашей огромной комнате, добиралось до окон, они начинали плакать, и на подоконнике образовывалась лужица; чтобы вода не стекала на пол, мама прокладывала валики из марли и концы их опускала в бутылки, подвешенные на веревочках по краям подоконника. В мою обязанность входило следить за бутылками и вовремя выливать воду.

Тепло выдувало быстро: оконные рамы усохли и между створками и наличниками образовались щели в палец толщиной. Щели забивали тряпьем, между наружной и внутренней рамами на четверть насыпали древесные опилки, а сверху прикрывали резной бумагой. Но сколько окна ни конопать, сколько ни затыкай, все равно тепла не уберечь: стены барака позванивали пустотой.

С осени обычно привозили на подводах шлак, и каждый хозяин взбирался на чердак и утеплял свою стену. Но к середине зимы шлак проваливался, слеживался, уползал неизвестно куда, и стены снова отвечали на стук звонким гулом.

В школе было то же самое.

Где брать уголь?..

Угольный склад — обыкновенный деревянный навес — находился на задах бани за высоким забором из железных прутьев. В нескольких местах прутья были раздвинуты, но лазы замотаны колючей проволокой.

В одном месте, внизу, нам с Витькой удалось немного раздвинуть прутья.

Метнули монету: нагребать выпало мне.

Я затянул потуже фуфайку, затолкал за пазуху мешок, просунул в щель голову. Коли голова там, значит порядок! Потихонечку, ползком протиснулся за ограду. А сердце так и бухает. Стало жарко. Огляделся по сторонам и, пригнувшись, перебежал под навес, где горой лежал уголь. Достал мешок и быстро-быстро стал нагребать в него матовые комья со снегом и угольным крошевом. Выбирать было некогда. Я проворно работал руками, встряхивая мешок. Запыхался. Пот щипал глаза. Вдруг слышу короткий свист.

Витька предупреждал об опасности. Я схватил мешок и метнулся к ограде. Вот, думаю, влип! Если схватят, что тогда