Фундамент - Алексей Филиппович Талвир
— Нужно благодарить тебя за смелость и находчивость — избежал плена сам, спас машину, а следователь пугает трибуналом, — ворчал Кокки. — Да наплюй ты на этого слюнтяя! Чего он, штабная крыса, смыслит в нашем деле! Вот увидишь, ничего они с тобой не сделают, не имеют права. А капитан пусть отвечает за себя сам!
Хозяйка дома — седовласая, сухощавая, не по возрасту подвижная и расторопная старушка — пригласила ребят перекусить. Она вынула из печи чугунок с картошкой в мундире, поставила на стол миску с квашеной капустой и бурыми помидорами, распространявшими аппетитный запах чеснока и еще каких-то духовитых приправ. Кокки открыл перочинным ножом банку рыбных консервов. У Сергея нашелся кусок ржаного хлеба.
Сели за стол.
— Хозяйка, — позвал старушку Кокки, — ждем вас, умираем от голода.
— Ешьте, ешьте, сынки, — сказала хозяйка дома, появляясь с самоваром в руках. — Обо мне не тревожьтесь, я дома и в тепле. Вам вот, соколики, достается. Где-то мытарствуют и мои сынки, дай им бог здоровья! Трое их у меня. Все ушли на фронт. Здесь вот я за вами пригляжу, а там, даст бог, кто-нибудь сделает доброе дело для моих деток.
И за столом старушка ухаживала за солдатами — подавала хлеб, подкладывала картошку. Заметив, что у Сергея слипаются веки, сердобольная хозяйка приготовила ему постель. А когда он свалился на нее, собрала его портянки, сложила их на печи.
— Утречком будут тепленькие и сухонькие, — и, тяжело вздохнув, чуть слышно добавила: — Спи, сынок, спи. Утро вечера мудренее…
Как только вернулась Харьяс, Уга Атласовна забежала к ней в аптеку, чтобы рассказать о чрезвычайном происшествии.
— Где Сережа? — сразу спросила Чигитова, готовая бросить все и бежать к сыну. Первой ее реакцией, реакцией матери, было — с ее мальчиком обошлись жестоко, несправедливо. Она знала своего сына чутким, дисциплинированным, преданным долгу, Родине. Значит, любое обвинение в отношении его — необоснованно, жестоко, предвзято.
— Сережа у себя на квартире и, должно быть, спит. Не беспокой его сейчас, Харьяс Харитоновна, пусть отдохнет, он так устал… Да и уверяю тебя, дело здесь не в нем…
— Не понимаю… Что ты хочешь сказать? — Чигитова, только что бесцельно метавшаяся по комнате, остановилась рядом с Мурзайкиной. Впервые за время их дружбы она смотрела на Угу Атласовну почти враждебно: из-за ее мужа страдал Сережа, а каков этот Мурзайкин, ей-то было известно! Взять хотя бы историю с говяжьей тушей! Разве добросовестный человек поступил бы так? Чигитова до сих пор не знала, в какую прорву кануло мясо, предназначенное для раненых. Одно было несомненно — им в личных целях воспользовался капитан Мурзайкин.
— Харьяс Харитоновна, я хочу с тобой посоветоваться… Ближе тебя у меня никого нет… — тихо проговорила Уга Атласовна, и ее глаза наполнились слезами. — Меня вызывал следователь. Он… он подозревает, что Иван сбежал к немцам. Специально, умышленно. Заставил Сережу подвезти его к расположению немецких войск и перебежал к ним.
— Боже мой! — ужаснулась Чигитова и снова забегала по комнате. Но Уга Атласовна ошиблась: не за капитана Мурзайкина испугалась Харьяс Харитоновна, за своего сына. Если Сергей знал о намерении своего командира и выполнил его приказ…
— Мерзавец! Как он мог поставить под такой удар моего сына! Ведь он совсем мальчишка, доверчивый, наивный, исполнительный! Такую травму перенести Сереже в детстве, и вот опять!
— Харьяс Харитоновна, дорогая, прошу тебя, успокойся, еще ничего не доказано, — стала успокаивать Уга Атласовна. — Это только предположение следователя военной прокуратуры, такова его обязанность — разобраться в деле, исключить самое худшее… Но я-то не об этом… Понимаешь, Харьяс Харитоновна, я думаю, что здесь другое…
— Что? Ну, говори же быстрее, не терзай меня!
— Я уверена, что Иван в Москве, у любовницы. Следователю я пока этого не сказала, но думаю сказать. Хотела с тобой посоветоваться.
— Уга… да ты в своем уме? Какая еще любовница?
Харьяс обняла подругу, усадила на стул.
— Видишь ли, Харьяс Харитоновна, я давно знаю, что у Ивана в Москве есть любовница.
— Уга, я не верю в это… Думаю, очередная, ничем не обоснованная подозрительность, фантазия. Иван Филиппович тебя любит, не тебе, а ему надо бояться разрыва.
— И все же то, что я говорю, — не вымысел, — тяжело вздохнув, возразила Уга Атласовна. — Иван часто отлучается в Москву, останавливается у какой-то женщины. Ездит не с пустыми руками, возит ей консервы, рис, сахар. А однажды отвез целую машину свежего мяса. До сих пор не пойму, где он мог его взять? Если сейчас обо всем этом рассказать следователю — ему не избежать трибунала. Но как решиться на это мне — жене и матери его ребенка?
«Так вот куда пошла говяжья туша!» — поняла Чигитова, но не стала усугублять страданий приятельницы. Даже попыталась утешить ее:
— Уга, в доброе мирное время и то нелегко было достать запасные детали к машинам. Все по знакомству, да за подношения. Теперь же тем более ни к кому с пустыми руками не подступишься. Вот я возит он все в Москву…
— Не успокаивай меня, Харьяс Харитоновна. Мне обо всем рассказал его прежний шофер. За это Иван и избавился от парня. А тут подвернулся Сережа. Он, видно, и решил, что с ним-то по-землячески можно обо всем договориться.
— Уга, дорогая, по-моему, ты наговариваешь на мужа… Конечно, он не кристально чистый человек, но чтобы до такого дойти… — возразила Харьяс.
— Я никогда не была с ним счастливой, — упрямо, все еще во власти своей обиды, продолжала Мурзайкина. — Ревность, подозрительность, необоснованная месть… Он как-то мне признался: его первая жена Кирена своим легкомысленным поведением нанесла ему такую травму, что он больше не способен доверять ни одной женщине. Вот и получается: Кирена развлекалась, а мне Иван за нее мстит. Не раз я хотела развестись с ним. Но так и не хватило решимости: то станет жаль его, то подумаешь о ребенке… Как же Аннушка будет жить без отца? Не нормально это… Да и все верилось, одумается, пройдет дурь. А тут война, как-то даже неудобно говорить о его шашнях… Могут разжаловать, послать на передовую, как Явушкина. Я ведь написала начальству докладную о нем, и его, как симулянта, быстренько спровадили в штрафной батальон.
— Да черт с ним, с этим Явушкиным, — нетерпеливо ответила Чигитова. — Туда ему и дорога. Давай о деле. Так почему же ты думаешь, что Иван у любовницы?
— Время настало трудное, вырваться в Москву не так легко, как было прежде, вот он и уговорил шофера выдумать версию о поездке
