Степные дороги - дороги судьбы (роман в повестях) - Нуры Байрамов
— Не падайте духом, Абадан-эдже. Я всегда буду с вами, ничего для вас не пожалею.
— Вах, доченька, разве можно мне помочь? Крыша над головой у меня есть, еда найдется. И на работе уважают. Куда ни приду, на почетное место усаживают. А человеку, оказывается, нужно совсем другое…
Абадан-эдже замолчала. Тоушан не осмелилась возразить. Перед ней сидела женщина — воплощенное страдание.
— Если вы захотите, я стану для вас дочерью, — заговорила Тоушан. Ей хотелось поддержать Абадан-эдже, пробудить интерес к жизни. — И я одна на свете. У меня нет никого роднее вас. Я никогда вас не обижу. Как тень неотступно буду рядом с вами.
Абадан-эдже долгим взглядом всматривалась в лицо Тоушан. Щеки Абадан-эдже постепенно наливались краской, глаза оживали, словно силы возвращались к ней“
И вдруг она обняла Тоушан, положила себе на грудь ее голову и принялась нежно гладить волосы, щеки, плечи. Веки у Абадан-эдже дрогнули, но она не заплакала.
— Ты сказала, что хочешь стать мне дочерью? — тихо спросила она, обратив лицо к открытому окну.
— Да, Абадан-эдже, если вы согласны, я буду вам дочерью.
Старая женщина продолжала смотреть в окно и гладить голову Тоушан. Нет, не в окно смотрела она. В той дальней дали, куда устремлен был ее взгляд, видела она родные лица… А может, предстало перед ней будущее Тоушан, кто знает?
Тоушан прижалась к Абадан-эдже, прислушиваясь к биению ее сердца. Через некоторое время она приподняла голову и вопросительно заглянула в глаза Абадан-эдже.
— Ай, ничего… — вздохнула Абадан-эдже. — Если бы ты могла стать мне невесткой… Была у меня мечта понянчить внуков… Да… Многие пострадали в этой проклятой войне, а мой дом вовсе разрушен. Эх, попадись он мне в руки, этот людоед Гитлер!.. Ай, да ладно… Времени у меня свободного много, вот иной раз и не сдержишься, доченька. Хотя вообще твоя Абадан-эдже не из слабых, по пустякам слезами не заливается.
Тоушан согласно кивнула головой.
Во дворе обиженно заплакал ребенок. Абадан-эдже подошла к окну, отодвинула занавеску.
— Не плачь, Меред-джан! Кто тебя? Вот я ему задам! Не плачь, дитя мое.
— Марал побила, — хныкал малыш.
— Я ее поругаю, эту Марал. Ну-ка, возьми конфетку!
Малыш получил гостинец и притих, а через минуту уже заливался смехом. Абадан-эдже вернулась на свое место.
— Не могу спокойно слышать детский плач. И Байрам-джан ведь в детстве плакал, а я уже не помню. Слабею, Тоушан-джан… Да… Что там шумит на улице, ветер поднялся? Теперь и погоду не поймешь. От снарядов и пуль климат изменился, что ли?..
Тоушан не слышала никакого шума. Глянула в окно — на улице тихо.
— Смогу ли я стать такой матерью, о которой ты мечтаешь? — заговорила Абадан-эдже. — Надо все хорошенько обдумать, чтобы потом не попрекать друг друга: „ты виновата“, „нет, ты“. На нашу жизнь хватит и тех ран, которые мы уже получили.
Тоушан молчала и не поднимала глаз, ее охватило волнение. Могла ли она представить, что встретит такую добрую женщину, что станет ей дочерью? Тоушан не хочет сейчас думать о будущем. „Зачем спешить и забегать вперед? Думай не думай, ничего не узнаешь“.
Сегодняшний день был для нее самым счастливым. Она перешла жить к Абадан-эдже. Заперла свою комнатку, а ключ спрятала под одно из многочисленных одеял, сложенных на сундуке Абадан-эдже.
Абадан-эдже постелила Тоушан рядом с собой. Одеяло, подушка, матрац — все было новое.
— Шила, думая, что укрою молодых, когда женю сына. Чтобы отогнать дьявола, в одеяло завернула соседского грудного малыша. Оказывается, тебе предназначалась эта постель, Тоушан-джан. Мягкая, как перина, спи крепко.
Она не успела договорить, как Тоушан вскочила на ноги, держа в руках одеяло.
— Что, что случилось? — перепугалась Абадан-эдже. — Паук забрался?
— Ай, разве могу я укрыться одеялом, которое предназначалось вашей снохе? Может, у вас другое есть, или я свое принесу.
— Вот тем одеялом с бахромой укрывался Байрам-джан. Ситцевым — Ашир. А это будет твоим. — С этими словами Абадан-эдже прилегла на подушку. — Обычно я оставляю лампу на ночь, не могу в темноте. Кажется, что все злые духи и привидения обступают меня. Но теперь нас двое, можно и погасить.
Тоушан охотно выключила лампу. Она стеснялась раздеться на глазах Абадан-эдже.
Обе женщины не могли уснуть до поздней ночи.
Абадан-эдже снилось, будто Байрам-джан спит со своей женой. И неправда, что он уходил на войну. Не помнит Абадан-эдже, когда женила сына, и никак не может увидеть лицо снохи. Будто бы молодые повздорили, и сноха отвернулась от мужа. А Байраму хоть бы что. Абадан-эдже поражена. „Сношенька, чего ты сердишься? Ну-ка, посмотри на меня. Не обижайся!“ — „Как же не обижаться? Он не уважает меня…“ — „Кто тебя не уважает? — плачет Абадан-эдже. — Кто?“
— Кто?
— Мурад.
Тоушан слышит свой голос и просыпается. Она развязывает ворот рубашки и в испуге трижды сплевывает за пазуху.
Ей привиделось, будто приходит она с работы, а на пороге сидит свекровь. Тоушан ее не узнает и идет к двери Абадан-эдже. „Ты куда? — кричит свекровь и хватает ее за косы. — Только вчера оставила мой дом и уже нашла новое пристанище. Где Мурад?“ — „Не знаю“. — „Кому же знать, как не тебе?“ — „А если он меня ни во что не ставит?“ — „Кто тебя ни во что не ставит? — кричит свекровь. — Кто?“
— Мурад…
Тоушан слышит свой голос и просыпается.
Абадан-эдже тоже не спит. Ей неловко, что она разбудила Тоушан.
— Не осуждай, доченька, выжившую из ума старую бабку. Как усну, так Байрам-джана или Ашира вижу.
А Тоушан сама стыдится, что закричала во сне. „Надо же такому присниться. Прежде никогда не видела свекровь во сне. Не оставляют они меня в покое. Надо поскорее заснуть. Встану пораньше, завтрак приготовлю. Немало забот у этой бедной женщины, теперь еще я прибавилась… Спать, спать!“
Абадан-эдже не смыкает глаз. „Встану пораньше, завтрак приготовлю. Потом уж ее разбужу. Тоушан еще дитя, у молодых сон долгий. А у матери какой сон?“
И Тоушан не спит. Она думает об Абадан-эдже. „Война принесла лишения в каждый дом. Но, наверное, немного таких, потерявших сразу и мужа и
