Мои семнадцать... - Леонид Александрович Александров
Шали-и-ишь, братцы, теперь-то уж мы до-о-ома!
Продувало — не спасал и полушубок. Ватные, стеженые брюки казались летними хлопчатобумажными штанишками. Одно только утешало, что уже не надо было выбирать и придерживаться какого-то определенного направления. Ушликов пустился строго по ветру — мимо села не пронесет! И только теперь он почувствовал свои ноги: ломаная ныла, выла, ором орала, да и здоровая просила пощады — в икрах обеих ног давило так, будто туда под большим напором накачали кровь и она не знала, куда деваться.
Вдруг он споткнулся обо что-то твердое и звонкое и сунулся носом в сугроб. Вывернулся, ощупал — это была явно изгородь, занесенная снегом до последней слеги. Встал, с новыми силами шагнул дальше и тут же уперся во что-то мягкое и в то же время колючее. Стог сена…
Второй стог, вплотную с первым… А изгородь — это круговая оградка их… Чтобы бродячая скотина не потравила сено…
Значит, что же, мы где-то на лугах, а не около села?! Вот когда Ушликов готов был закричать, просто изойти воплем, но он уже до того обессилел и до того отчаялся, что только пустил тихие слезы.
Он пристроился с подветренной стороны, ткнувшись в тугое, спрессовавшееся за зиму сено, и разрешил себе чуточку отдохнуть, прийти в себя, разобраться в случившемся и принять верное решение, если оно найдется. И не заметил, как опять очутился лежащим на горячем песке, где-то высоко-высоко, возле самого солнышка, загорающим с закрытыми глазами, только на этот раз, он почему-то знал, не надо будет бежать куда глаза глядят, потому что Тася… нет, Вера… точно не сказать, которая из них, уже сидела рядом и смеялась, добро, радостно, призывно так… И он почему-то не мог открыть глаз, чтобы поглядеть, Тася или Вера сидит рядом, и боялся обидеть, назвав Тасю Верой, а Веру — Тасей, обе были дороги. Вот и гадал, которая же рядом? Но на душе все равно было свежо и счастливо, как в канун великого и светлого праздника.
Его долго искали, с неделю, наверное, но после такой метели нигде даже следов его не нашли, а через месяц он сам нашелся, вернее, вытаял его закоченевший труп.
Сено у нас с лугов, с покосов вывозят сразу же по первому снегу, не оставляя эту работу на потом. А огороженные стожки ставят по-за огородами, на задах, накашивая здесь бурьяна про запас — мало ли какая зима выдастся, все может сгодиться.
По поводу такой нелепой гибели Ушликова судили-рядили всяко, но заключение, близкое к истине сделал Колобок:
— Свой не загнулся бы такой дурацкой смертью свой сразу бы смикитил, что вышел на зады, прибился к жилью, — еще десяток шагов, и ты в тепле, требуй чаю на стол! А эти, нездешние…
В тот год ранняя и дружная весна пришла, люди нарадоваться не могли.
1980 г.
«Везло на хороших людей…»
В мартовской, апрельской и майской книжках журнала «Урал» за 1968 год была напечатана повесть «Бабий век» мало кому известного тогда автора из Красноуфимска Л. Александрова. В том же году Средне-Уральское книжное издательство выпустило повесть отдельной книгой. Уже после первой публикации автор получил десятки читательских писем не только с разных концов Урала, но и из многих других краев. Кстати, читательская почта «Бабьего века» не прекращается и посегодня. Книгу читают и знают, особенно на селе.
Сюжет повести вроде бы несложен. Деревенская девушка Нюра Щипанова провожает на войну своего Степана. Всего неделю были они вместе — последнюю предвоенную неделю… Вскоре след Степана безвестно теряется на фронтовых дорогах, а Нюре остается одно: бесконечная работа в колхозе да воспитание родившегося сына… Предельно правдиво изображает автор бесчисленные тяготы военной и послевоенной поры (он прослеживает судьбу своей героини до ее сорокалетия). Но не трудная жизнь солдатки, не горечь одиночества, а удивительная цельность и крепость Нюриного характера, народная стойкость и еще доброта, умение прийти на помощь ближнему, красота души — вот что больше всего волнует и привлекает в образе этой крестьянки, сумевшей возвыситься в своей жизни и человеческом звании. В светлом образе Нюры воедино сплелись трагичность личной участи и высокая гражданская судьба. Первое — как следствие и как часть всенародного бедствия, пережитого в суровые сороковые, второе — как изначальное качество советского женского характера и как веление нашей социалистической действительности.
Именно это сплетение трагедийности и мощного заряда оптимизма выделило «Бабий век» из общего ряда повестей о жизни деревенской женщины в те грозовые годы. Автор ясно показывает: становление характера Нюры Щипановой не происходило в какой-то пустоте — в ее окружении, там, в колхозной Ольховке, были люди, на которых она могла равняться. И первый среди них — фронтовик Иван Михайлович, ставший позднее секретарем партийного бюро совхоза. Образ Ивана Михайловича — тоже большая удача автора, он тоже подсмотрен в жизни.
У повести оказалась счастливая судьба.
В 1970 году книга была переиздана в Свердловске, а в 1981 году она вышла массовым тиражом в Чебоксарах, позднее ее включили в трехтомник лучших современных уральских повестей, изданный в серии «Уральская библиотека».
Вскоре после выхода «Бабьего века», в 1969 году, автор повести был принят в Союз писателей СССР. Леониду Александрову шел тогда сорок третий год.
Родился будущий писатель 12 февраля 1926 года в чувашской деревеньке Янзакасы, что расположилась на берегу тихой речки Цивили, совсем недалеко от известных ныне Шоршел (Шоршелы — Чистые Ключи) — родины космонавта Андрияна Николаева. Вокруг Янзакасов — холмистые поля, дубовые и липовые рощи, луга разнотравные… Прекрасный и мирный хлеборобский край. А совсем недалеко, в каких-то двадцати пяти километрах, — Волга, великая река и колыбель многих приволжских народов.
Отец Леонида, пятого в семье сына, был учителем. Александру Ивановичу, одному из немногих в деревне, довелось освоить русскую грамоту в церковноприходской школе, а после он экстерном сдал экзамены на звание народного учителя. Но учительствовать пришлось недолго. Другую грамоту, политическую, он проходил в окопах первой мировой войны. Когда вернулся домой и началась гражданская война, в числе первых снова взял в руки винтовку и ушел на защиту Советов. Громил колчаковцев, а сам крестьянским глазом смотрел на земли, по которым проходили красные полки. И возвратясь домой, уговорил нескольких односельчан двинуть с семьями на Нижнюю Каму… Там, близ Чистополя, новоселы организовали на богатых черноземах поселение и дали ему имя — Калининский поселок, в честь всесоюзного старосты М. И. Калинина. Там же Александр Иванович стал
