Акбилек - Аймаутов Жусипбек
Мамырбая разместили в центральной из трех комнат для гостей. Слева комната была тоже уже заселена. Слышались невнятные голоса.
Вечерело. Молодой слуга зажег семь ламп, внес три голенастых стула из отполированной березы с резьбой и установил их в центре комнаты. Скрывшись, явился чуть позже со словами:
— Бай идет.
Аксакал подобрался, прочистил горло, поправил на себе жилетку, принял позу, достойную явления вельможи, и застыл. Вошел бай. Аксакал живо вскочил и с протянутыми руками бросился здороваться. Бай едва слышным голосом произнес несколько благосклонных слов.
Его сиятельство бай Абен был мужчиной еще хоть куда. Орел! Подтянут, рыжеватая борода расчесана по щекам, саблеус, носат, губа оттопырена, брови нахмурены, взгляд на белом лице непримирим. Осанка — как у батыра давно минувших славных времен. Рядом с ним аксакал Мамырбай кажется и не аксакалом вовсе, а так — пачкун.
Бай стоя протянул одну ногу за другой слуге, тот осторожно стянул с них сапоги и разгладил ладонями смятые вельветовые штанины. Сунув руку меж протянутых к нему ладоней Мамырбая, бай прошел мимо него и уселся на нежно выделанную шкуру черной козы.
Как дела? — только и спросил.
Аксакал в свою очередь принялся расспрашивать бая о его здоровье, о семье, о родных и близких, о его многотрудных заботах о мирянах. Тот же на все вопросы отвечал кратко:
Слава Аллаху.
Помолчали. Бай снизошел все же, присовокупил:
Желаю и вам достигнуть Его милости!
Пусть так и будет! — возрадовался аксакал.
Бай приказал слуге:
Позови людей из той комнаты.
Велел, и тут же появились несколько человек. По реплике бая, обращенной к аксакалу: «Устраивайтесь поближе», тот понял, что он зде сь самый уважаемый гость, и заважничал.
Из приглашенных гостей — судья Имамбай, Алдекей, Мусирали. Остальные двое — их приятели. В этом же порядке они и уселись, ниже аксакала.
Пока го сти здоровались, перед ними расстелили скатерть, высыпали горками на нее баурсаки, в двух местах поставили белые тарелки с золотыми плиточками масла, внесли огромный желтый самовар. С двух сторон самовара присели двое слуг и принялись разливать чай в красные фарфоровые чашки, ровненько выстроенные на черном подносе. В разливании чая е сть свой порядок: всякая суета исключалась напрочь, напиток в каждой пиале соответствовал положенному уровню и качеству, каждая из них имела свой адрес и не сталкивалась с другой ни на подносе, под носиком самовара, ни плывя в воздухе, над дасгарханом, руки разливальщиков чая на виду, видите: чисты, усердны и открыты, смотри,” ибо так положено — сидевшим во главе стола чай подавался густой, цвета темного золота, сливки в них из отдельного источника, а у тех, кто сидел ниже Мусирали, чай синел, напоминая городские чаепития в Семипалатинске. Здесь
вам не мелкие торгаши, никто надувать не станет. Перед мусиралиями и баурсаки рассыпаны лишь кое-где, и к маслу дотянуться сложно. Бай, заметив, как наш Стелька гонялся за баурсаками, точно голодный волк, распорядился:
Пошлите на тот край.
Мамырбай бросил на своего человека тяжелый взгляд, полный укора: «Это ты, что ли, там охоту за баурсаками устроил, брюхо ненасытное?» Что возымело действие: баурсаки, как овечки при пастухе, чуть перевели дух.
За чаепитием беседовали на разные темы. В ту минуту, когда аксакал отирал сложенным платочком еще лишь первый пот со лба, бай перевернул свою опустевшую чашку, давая понять, что начаевничался. Оставшимся ничего не оставалось делать, как последовать его примеру.
Посуду убрали, скатерть опустела. Поглядывая на плотно сидевшего по-казахски бая, никто из го стей не посмел вытянуть ноги посвободней. Не вольничай. Разве что Алдекей не в силах был отказать своей слабости — вытянул из кармана черный рожок с насваем. Бай подал знак, и тут же прислуга выставила перед Адцекеем плевательницу с сухим песком на донышке. Такая же посудина была установлена и перед баем. Таким же, как Стелька, если вздумалось бы им заложить за губу насвай, пришлось бы бегать сплевывать натекающую слюну по ветру.
Алдекей принялся, чуть постукивая краем рожка о ладонь, ссыпать насвай. Мусирали туг же нетерпеливо заколыхался, как сова, увидевшая мышку, и протянул к рожку свою руку. Алдекей глянул на него отстраненно, покачал головой и прикрыл табакерку всей шириной ладони. Мусирали смутился, но не отстал:
Немножечко, немножечко…
Свой закладывай, — отрезал Алдекей.
Дай, говорю! — Мусирали стал напирать, потянул владельца вожделенного зелья за колено.
Здесь вмешался, улыбаясь, бай:
Что это Мусирали к тебе пристает? — спросил он Аддекея.
— Представления не имею, с чего этот пес слюни распустил, — как можно строже
произнес Алдекей, но не смог сдержать улыбки.
Мусирали, хоть и дожил до седин, был глуп, и обычно Алдекей, жалеючи, не задирал своего рове сника. Бай знал об этом, но ему явно было мало одной комичной сцены, посему сам начал подначивать Мусирали. А тот ничего не понимает. Пришлось байскую прихоть исполнять самому, Алдекей вытянул шею и заговорил:
— Как-то торговал наш Мусирали среди ногайцев всякой мелочью…
Почтенное общество заулыбалось, готовясь посмеяться от души.
— А в то время он уже был сватом Бокету. Бокет человек неразговорчивый: раз сказал, как отрезал. И тоща Мусирали завел себе другого собеседника — Исабая, подвизавшегося толмачом у калмыков. Ну, люди это заметили и в шутку говорят Бокету: «Ваш сват вроде и не замечает вас!» На что Бокет, заложив за губу хорошую порцию насвая, отвечал: «Батыра с батыром вместе увидишь на поле боя; оратора с оратором — на дискуссиях; муллу с муллой — на молитвах; собаку с собакой — у объедков. Что же остается делать бедному Мусирали, как только не приятельствовать с толмачом, хотя тот лает по-калмыцки, но лает и лай другого понимает, не то что мы. Вот и вся разгадка».
Почтенное общество захохотало.
— Ну, дает, ну, дает, ау! Чего он такое несет… Сам-то ты кто? — начал было оправдываться покрасневший Мусирали, как Алдекей, перебив его, завел новую байку:
— В стародавние времена приехал хороший хан в го сти к плохому хану. Плохой хан, недолго думая, и спрашивает гостя: «Е, хан, беременеют ли бабы ваши? Скот ваш обильно ли землю навозит?» Сидевшая в смежной комнате ханша туг же стала тянуть за веревку, привязанную к ноге хана. Плохому хану ничего не оставалось делать, как отправиться к супруге. У плохого хана был мудрый визирь. Удивленный поведением плохого хана хороший хан и спрашивает того визиря: «Почему хан ушел? И что означают его слова?» Визирь отвечает: «Когда хан спросил о беременности баб, он хотел узнать о численности вашего народа, а когда интере совался обильностью испражнений вашего скота, то желал узнать о зажиточности вашего народа. А покинул он нас, потому как решил, что вам недоступно понимание его языка». А когда хороший хан уехал, плохой хан спрашивает своего визиря: «Что сказал обо мне хороший хан?» Визирь отвечает: «Он с похвалой отозвался о вас», Плохой хан тут говорит: «У-ай, какая жалость! Рано дернули за веревку, я бы мог еще мудрее что-нибудь сказать!» Поймите и пожалейте нашего Мусирали, не его вина, что он глупости несет. Баба его виновата — ленива.
— При чем зде сь моя баба? Не умней меня…
— Умней или нет, я не знаю. Но вот поленилась она с тобой поехать и некому вовремя веревочку дернуть.
Почтенное общество опять залилось смехом.
Так это или не так, а уже побагровевший Мусирали завопил:
— Тоже умник нашелся!
Однако Алдекей и тут не позволил развить приятелю его столь смелый выпад:
— Приходилось слышать мне, как известный вам Сламбек решил задеть одно духовное лицо — ходжу Жанабила. Тоже знаком всем вам. Сламбек сказал вот что: «Имам… Обсуждался, говорят, один вопрос на высоком мажлисе и один из ученых мулл Ходжа Бахауддин и произнес во время своей речи слово из Небесной скрижали так: «Зулжалал!». Его решил поправить другой ученый, Таптазани: «Неверно говорить «зулжалал», правильней — зал жал ал». Бахауддин заспорил с ним: «зулжалал» — правильно!», задело его, и он предложил: «Давайте посмотрим, как это слово написано на самой ал-Лаух ал-Мах- фуз!» Посмотрели, оказалось: «зулжалал». Тоща Таптазани возроптал: «О Бог! Ведь «залжалал»! Что же, исправлять теперь, что ли?» На что Бог и отвечает: «Ты прав, конечно: «залжалал». Но этот Бахауддин — один из моих самых преданных рабов, не хотелось мне ставить его в неудобное положение, вот я и исправил на Скрижале залжалал на зулжалал». Вот и ответьте мне, ходжа: неужели Бог способен на обман? Ходжа Жанабил ответил Сламбеку так: «Когда умер Велеречивый Казыбек Каз даусгы, подошел святой Бек Мысык и трижды коснулся его тела своим посохом. Собрался сделать это четвертый раз, но тут кто-то схватил его за руку: «Ты что, с ума сошел?» Тогда святой Бек Мысык и говорит: «Зря ты остановил мою руку, ау! Теперь мудрость Казыбека-би передастся лишь трем поколениям от него. К сожалению, наш Сламбек, хотя и потомок Казыбека Каз даус-ты, но родился гораздо позже тех, отмеченных посохом поколений, не умник, .как и я, конечно, но, и дураком не
