Осень в Декадансе - Гамаюн Ульяна

С отяжелевшим карманом я пустился в плаванье по улицам под проливным дождем. Все было липкое и ледяное. Нежить на фасадах дружно разевала пасти, захлебываясь влагой. Двор, подворотня, снова двор, целая череда дворов, осклизлых каменных капканов, расставленных на моем пути. Меня несло куда-то вместе с бурливыми массами воды. Я то выныривал на свет, то погружался в темень. С крыш лило. Подворотни превратились в черные воронки. Внешний мир скользил мимо меня смазанным световым потоком, словно на снимке с длинной выдержкой.

ПОСЛЕ

— Так ты не знаешь, где Алина? — спросил Вирский.

— Приехал какой-то тип на черном «мельмоте» и увез ее, — Фикса меланхолично смахивал со стойки сор.

— Один?

— Один. Мешковатый такой, с сигарой. Куда увез, не знаю.

— Известно куда, — фыркнула мама Клара. — Все они одинаковые, эти вертихвостки.

— А эта еще и с прибабахом, — хихикнул Фикса.

— С хахалем уехала, — презрительно раздула ноздри мама Клара.

— Далась она тебе, — подпрягся Фикса.

— Она спасает меня от смерти, подступающей со всех сторон, — сказал Вирский.

— Это вы про Ашер? — вмешался дородный, вислоусый человек в цивильном, опрокидывая в себя порцию «черненького». — Как она выбешивает нашего инспектора!

— Она выбешивает всех и каждого. — Мама Клара грузно навалилась локтями на стойку. — Злобная босота.

— Где Ашер, там всегда движуха, — сказал подошедший к стойке речник.

— И неприятности, — присовокупил Фикса.

— Если появится, — Вирский двинулся к выходу, — передайте, что я ее искал.

— Передадим, — пообещала мама Клара.

Алина появилась несколько минут спустя и привалилась спиной к двери, в которую ломился ливень. Вода рваными клочьями висела над домами. Булыжную мостовую омывал бурливый селевый поток.

— Отойди от двери! — гаркнула мама Клара. — Не путайся под ногами.

Алина подошла к стойке, приглаживая мокрые волосы. Мама Клара сверлила ее неприязненным взглядом:

— Накаталась?

— Я не каталась.

— А что это за тип на «мельмоте»? — поинтересовался Фикса.

— Отвез меня к отцу, — Алина тарабанила пальцами по стойке, глядя на собственную руку с безразличием, как на посторонний предмет.

— Не вышло разговора по душам?

— Для него нет, и не было никакой проблемы. А то, что для меня на протяжении всех этих лет проблема была, только свидетельствует о моей пошлости.

— Любить тебя не за что, — поджала губы мама Клара.

— Знаю.

Фикса сражался с радиоприемником, как безоружный с рыцарем в доспехах: тот скрежетал и лязгал, исторгая звуки литого неподатливого металла. Прорезавшееся сквозь скрежет инопланетное соло слилось с неразличимым комом голосов — и ухнуло в небытие, в радиояму с шумами и потрескиваниями.

— Он все-таки твой отец, — оторвался от радио Фикса.

— Отец мой спит на дне морском.

Алина спустилась в подвальное помещение с туалетами и телефоном; вернулась, застегивая куртку, и положила на стойку аккуратно сложенную черную рубашку.

— Передашь Вирскому?

— Что это? — недовольно поморщился Фикса.

— Волшебные латы, — Алина разгладила складки на рубашке. — Я перед ним виновата. Я сделала ему много гадостей.

— Ладно, давай, — смилостивился Фикса.

Алина задержала ладони на черной ткани — и резко отодвинула сверток.

ДО

В очередном колодце я остановился, внезапно осознав бессмысленность движения.

ПОСЛЕ

Речной трамвай бесшумно пробирался под низко стелющимися мостами с кружевом перил и чугунной живностью, хранящей свои неизреченные тайны. Светились бледные соцветья фонарей. Безлюдье, гулкие просторы и плеск воды в отзывчивой предрассветной тишине. Алина стояла на носу, глядя на черную воду за бортом. Впереди, в сероватой дымке, забрезжил мост и одинокий силуэт на нем. Кто-то стоял спиной к воде, облокотившись на перила. Алина вцепилась в поручни и подалась вперед. Небо на востоке просветлело, линии стали четче, тени — насыщенней. Ослепли фонари по обе стороны канала. Мост вырос и приблизился. Когда до арки оставалось совсем немного, Вирский оглянулся и посмотрел вниз, Алина запрокинула голову, взгляды их встретились, а в следующий миг трамвай нырнул под мост.

На голову натянулся волглый тоннель, наполненный плеском и гулкими отголосками закованной в гранит реки. Сырость, темень, тлен. Алина метнулась под навес, где на скамьях покачивались ватные, разморенные пассажиры, и стала пробираться на корму. В проходе выросла глыбистая фигура из тех, что ни сдвинуть, ни обойти. Алина вскочила на свободное сиденье, под бормотание разбуженных пассажиров перебралась на смежную скамью. Ропот прокатился по судну, сонная масса всколыхнулась и окружила жертву. Алина очутилась в плену десятков рук, вцепившихся в ее одежду, кожу, волосы; попробовала высвободиться, по очереди поднимая ноги, — и опрокинулась навзничь, и окончательно увязла в хтоническом болоте. Вокруг алчно клокотало, щерилось, урчало, тянуло и душило. Алина выгнула спину, одним отчаянным рывком выскользнула из куртки и капкана рук, скатилась на палубу и поползла к корме — туда, где брезжил свет. Болото заголосило еще надсадней, цапнуло беглянку за щиколотку и с влажным чавканьем поволокло по проходу в обратном направлении. Алина ухватилась за ножку скамьи, изогнулась, сковырнула ботинок и, встав на ноги, рванула по проходу к свету.

Речной трамвай вырвался под открытое небо. Оглушительно грянуло солнце, и все вокруг пришло в движение. Искрилась стылая, зеленоватая река. Вспыхивали и наливались алым иллюминаторы барж и буксиров. Между деревьями столбами стояла золотая пыль. Галдели чайки, перекрикивая автомобильные гудки. Под горку с хулиганским ухарством несся разболтанный трамвай с лаково-желтой мордой. Набережная была испещрена пестрыми пятнами пешеходов. Мост стремительно отдалялся, и вместе с ним — прильнувшая к перилам фигура в темно-синей рубашке.

ДО

Со всех сторон лило и дуло.

ПОСЛЕ

— Что-нибудь еще? — поежился сержант.

В «Аталанте» было неуютно от скупого света и бесполезного, удушливого, никого не согревающего отопления. Фикса метался между столиками и проворно разгружал поднос, зажимая тарелки между указательным и средним пальцами, как шулер, который эффектно мечет карты перед ротозеями.

— Алина уже у всех в печенках сидела. — Мама Клара обозревала зал в стенное зеркало, тусклую гладь которого прорезала трещина. — Сама виновата. Никто не заставлял ее лезть в море.

Фикса задержался возле стойки:

— А где ее нашли?

— На скалах, возле маяка, — сообщил сержант. — Вынесло волной.

— Это была такая дрянь… — заохала мама Клара. — Вы себе даже не представляете, сколько людей вздохнет с облегчением.

— Весь город, — Фикса взял из корзинки спелое, глянцевито-черное яблоко и с мрачным удовольствием уставился на трещину в зеркале, отсекавшую головы отражениям ни в чем не повинных посетителей: — А я предупреждал, что эта полка обвалится.

— Настойчивее надо было предупреждать, — сказал сидевший за стойкой речник.

— Предупреждениями сыт не будешь, — посетовал Фикса.

Сержант перевернул страницу откидного блокнота и приготовился записывать:

— С кем из родственников я могу поговорить?

— Ну… — замялся Фикса, — вообще-то у нее есть отец.

— Я разговаривал с ним по телефону. Он занят и не сможет приехать.

— Получила по заслугам, — сухо сказала мама Клара. — Дрянь остается дрянью, и никакая смерть это не искупит.

ДО

Птицы сидели, нахохлившись, под струями дождя. Я достал беретту

ПОСЛЕ

Ноябрь близился к концу. Деревья, три месяца стоявшие в трауре и серебре, сбросили листву. Кроны под напором ветра рассыпались на черных птиц, с граем обседавших ветви по соседству. Под затяжными ливнями ползли автомобили и гладкие зонты. Река замерла, только пульсировали по ночам сигнальные огни да проползали длинные, медлительные баржи