Земной странник - Жюльен Грин
Я пришел в себя в своей комнате, возле кровати. Я был один. На кровати было мое простертое тело, но выглядело оно теперь совершенно иначе. Все члены были изранены и сочились кровью, как если бы с них содрали кожу. Лицо тоже выглядело другим, но я даже не в силах этого описать. Меня охватил такой ужас, что я принялся хватать ртом воздух, как делают животные, когда чрезмерно испуганы, в этот момент губы спящего зашевелились и стали округляться, будто в стремлении исторгнуть из тела крик, от крика я и проснулся.
Сон снился мне трижды, и каждый раз я просыпался в еще большем смятении, мне казалось, что он становился яснее и четче, все приближаясь к реальности, но — к какой реальности? Я знал уже все детали этого ночного хождения. Знал, что после здания университета пойду по пути, ведущему в лес, что пройду лес насквозь и окажусь у дороги, которую надо пройти до конца. Там я услышу рев могучих потоков, мне станет страшно и я потеряю сознание. Однако страх этот окажется лишь бледной тенью того ужаса, что охватит меня в моей комнате и будет настолько велик, что исторгнет меня из кошмара.
Когда я проснулся на третий раз, небо бледнело и за окном едва брезжил свет. В комнате все еще было очень темно и я опасался, что снова усну. Я поднялся, зажег лампу, затворил окно и сел за стол. Голова моя все клонилась и глаза закрывались сами собой. Дабы опять не провалиться в ужасающий сон, я принудил себя писать.
Вначале я с большим трудом вывел всего несколько слов, не размышляя о том, что делаю. И лишь потом различил написанное: «Источник живой воды»! Внезапно пером моим овладела легкость и я продолжил, как если бы рукой моей водил кто-то другой.
Полагаю, так прошло около получаса. Помню, внимание занимал лишь скрип пера по бумаге. Наконец занялась заря и голова моя повалилась на стол. Я проспал до утра без сновидений.
Проснувшись, я первым делом хотел сжечь написанное, мне никак не удавалось различить в нем какой-то смысл. Было стыдно, что я позволил себе такую пустую забаву.
После завтрака я надел самый опрятный костюм, собираясь в секретариат университета, дабы записаться на лекции. Я надеялся, что Поль пойдет вместе со мной, однако он не появился и в десять часов я отправился туда в одиночестве. Погода стояла хорошая; повсюду была тишина, и я чувствовал себя спокойнее, чем в первый день.
Оказалось, секретариат откроется только через неделю. До обеда оставалось еще три часа, и я решил прогуляться.
Я ушел от университета и направился в сторону, противоположную той, с которой пришел. Не знаю почему, через какое-то время я ускорил шаг и шел все быстрей и быстрей, и вскоре дыхание у меня сбилось. Я оказался на дороге в низине, усеянной большими камнями, и непрестанно спотыкался.
Я снова разволновался и внезапно мне показалось, что я от кого-то бегу. Говорил ли я раньше, что иногда мной завладевает страх, причины которого распознать я не в силах? В этом и кроется мой недуг, это самое печальное и постыдное в моей жизни, и я мучаюсь от того, что не могу никак себе объяснить. Почему я не как все? Порой меня охватывает чувство, что за всеми моими мыслями и поступками стоит нечто, чего я никогда не пойму. Не от меня ли самого это исходит, не порождение ли это моего собственного рассудка? Если это нечто от меня, почему оно мне настолько чуждо? Неужели я себе не принадлежу? Неужели я над собой не властен?
Я упоминаю все это случайно, не осмеливаясь перечитать. Подобные вещи занимали меня на протяжении жизни, во всяком случае, с того времени, как я начал размышлять, кто я такой. Порой в моем воображении они становятся чем-то ужасным и неведомым образом словно обретают физический облик, проявляя себя крайне враждебно. В такие моменты мои терзания толкают меня на нелепые, ребяческие поступки! Временами я просто вынужден затыкать уши. (Я не смог бы этого написать, зная, что мои признания прочтет кто-то еще).
На дороге в низине меня охватил странный ужас и я подумал, что кто-то меня преследует. Разум словно бы помутился, я зажмурился и побежал, громко крича, как вдруг голову пронзила резкая боль, заставившая меня остановиться. Несколько минут я стоял без движения, будто не в себе.
Открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь на опушке возле крутых холмов, поросших деревьями. Как я мог не заметить их прежде? Казалось, лес был гораздо дальше. Страхи мои улеглись (они стихают, когда я принимаюсь бежать), однако я все еще был обеспокоен и повернул обратно.
Я старался идти медленно и владеть собой, двигаясь как все обычные люди. Вскоре я достиг широкой дороги, огибавшей университетские здания. Там было много прохожих и некоторые меня приветствовали, словно мы были знакомы. От такой учтивости я растрогался. Среди них попался священник, он остановился и обратился ко мне с приветственными словами. Думаю, это был капеллан при университете, поскольку, казалось, он знаком со всеми преподавателями. Он принялся мне о них рассказывать. Посоветовал заняться математическими науками и спросил, усердно ли я читаю Библию. Мы немного прошлись. Говорил он уверенно и спокойно, задавая все те вопросы, которые полагается задавать человеку его занятий. Вопрос о Библии привел нас к теме молитвы и непорочности. Говоря о последней, поскольку к ней, казалось, священник и вел, я уверил его, что как огня сторонюсь еретических книг, не читаю их и не держу дома, поскольку порок в Библии представлен такой мерзостью, что поддаться ему представляется просто немыслимым. В ответ он сказал, что на свете случается всякое, и разные вещи путать не следует. Затем мы расстались. После беседы мне было очень отрадно.
Часа через два я вернулся к себе. Там я застал Поля, сидевшего перед кучей еще теплого пепла. Я сразу же глянул на каминную полку. Она оказалась пуста. «Вы ищете книги, — сказал Поль, заметивший направление моего взгляда, — я выкупил их у вас из расчета по двадцать пять центов за том. У вас было четырнадцать книг. Можете сосчитать сами». Я молча на него посмотрел. Достав из кармана несколько купюр и серебряную монету, он вложил их мне в руки. «Пересчитайте деньги», — сказал он. Я был настолько изумлен, что послушался и машинально пересчитал купюры. И вдруг спросил: «Но где же
