Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

меч порубил немало голов. А этот ваш Господь? Его распяли, а он только и знает, что жаловаться да хныкать! Презренный трус! Какой прок может быть от его учения? Ты же черпал из одного с этим трусом потока, и никогда ноги твоей не будет в моём доме, где стоит поминальная табличка моего дорогого мужа, никогда не позволю тебе лечить моего больного мальчика. Синнодзё – сын человека, которого называли «рубака Хамбэй». Да я лучше вспорю себе живот, чем дам ему выпить лекарство, приготовленное трусом! Знай я об этом раньше, никогда бы сюда не пришла. Только об этом я и жалею.

Глотая слёзы, женщина резко повернулась и поспешно вышла из собора, словно спасаясь от отравленного ветра. Онемевший же патер так и остался стоять на месте…

Преступление Санэмона

Это случилось в декабре четвёртого года Бунсэй[23]. Вассал князя Харунаги, правителя Каги, охранник Санэмон Хосои, получавший на службе шестьсот коку риса в год, убил другого охранника – юного Кадзуму, младшего сына Тахэя Кинугасы. И произошло это не в честном бою. Санэмон возвращался с поэтического собрания и проходил в начале часа Пса[24] мимо конского ристалища, Кадзума набросился на него с мечом, но одолеть не смог и погиб сам.

Вести об этом дошли до князя, и Харунага приказал Санэмону явиться. Такому приказу никто не удивился.

Прежде всего князь Харунага был известен своей мудростью – а значит, принимал всё важные решения сам, а не полагался на вассалов. Он славился тем, что не успокаивался, пока не вникнет в суть и не разберётся во всём досконально. Вот, к примеру, история о двух его сокольничих: одного князь наградил, другого наказал. История эта показывает, что за человек был Харунага, а потому будет нелишним кратко её пересказать.

Как-то раз один сокольничий, в чьи обязанности входило следить за перелётными птицами для княжеской соколиной охоты, сообщил, что на рисовые поля деревни Итикава в уезде Исикава опустилась стая красноклювых журавлей, о чём старший сокольничий тут же известил князя. Его светлость крайне обрадовался. Покончив к утру с приготовлениями, княжеская охота на рассвете отбыла в деревню Итикава. Из ловчих птиц взяли лучшего сокола Фудзи-Цукасу, полученного в дар от самого сёгуна, и ещё двух больших соколов и двух малых. Сокольничим при Фудзи-Цукасе был самурай Аимото Кидзаэмон, однако в тот день его светлость пожелал нести сокола собственноручно. К несчастью, тропинка между заливными полями была скользкой после дождя, его светлость оступился, сокол сорвался с руки, взмыл в небо, и красноклювые журавли мгновенно снялись с места и скрылись вдали. Кидзаэмон, вне себя от бешенства, возопил:

– Вот болван, спугнул птиц!..

Он сразу опомнился и упал на колени, обливаясь холодным потом и ожидая, что князь убьёт его на месте. Его светлость, однако, лишь весело рассмеялся и промолвил:

– Верно, я виноват! Уж прости меня!

По возвращении в замок он пожаловал Кидзаэмону за верную службу и прямодушие земли на сто коку риса и поставил его над всеми другими сокольничими.

С той поры ухаживать за Фудзи-Цукасой назначили самурая Сэйхати Янасу. Однажды сокол возьми да и захворай. Вскоре его светлость вызвал Сэйхати и спросил:

– Ну, как Фудзи-Цукаса?

Сокол уже шёл на поправку, и Сэйхати ответил:

– Совершенно здоров! Так здоров, что и человека мог бы поймать!

Видимо, его светлость хвастунов не жаловал, потому что промолвил:

– Отлично! Вот и покажи нам тогда, как он справится с человеком!

Ничего не попишешь: с того дня стал Сэйхати класть на голову сыну своему Сэйтаро куски рыбы или дичи и целыми днями обучал Фудзи-Цукасу, так что сокол мало-помалу привык садиться человеку на голову. Тогда Сэйхати доложил через старшего сокольничего, что готов показать соколиную охоту на человека, на что его светлость изволил ответить:

– Занятно! Завтра же все вместе отправимся на южное ристалище, и пусть сокол поймает мастера чайной церемонии Дзюгэна Обу!

Ранним утром его светлость прибыл на ристалище и велел Дзюгэну встать посреди поля, а Сэйхати выпустить сокола. Птица направилась прямиком к Дзюгэну и спикировала ему на голову.

Воодушевлённый Сэйхати с радостным возгласом выхватил нож, каким охотники вырезают птичью печёнку, и подскочил к Дзюгэну, чтобы умертвить его. Тогда его светлость воскликнул:

– Стой, Сэйхати!..

Однако Сэйхати не внял его словам и всё пытался ударить Дзюгэна ножом, приговаривая:

– Коль уж сокол схватил добычу, то следует вырезать печень!

Тогда его светлость, разгневавшись, приказал подать ружьё и тут же сразил Сэйхати выстрелом, ибо в стрельбе был весьма искусен.

Возвращаясь к Санэмону… Князь Харунага давно к нему приглядывался. Так, при усмирении бунтовщиков Санэмон и ещё один самурай были ранены в голову. Самурай получил рану прямо над переносицей, а у Санэмона вздулся лиловый синяк на левом виске. Харунага вызвал к себе обоих, подивился их удаче и наградил.

– Больно небось? – спросил он.

Самурай ответил:

– Удивительное везение! Рана даже и не саднит вовсе!

Санэмон же хмуро пробормотал:

– Ещё как больно! Надо быть мертвецом, чтобы такая рана не болела.

Так Харунага убедился, что Санэмон – человек искренний и прямодушный, лгать и обманывать нипочём не станет. «Вот уж на кого я могу положиться!» – думал князь.

Таков был Харунага. Вот и теперь он рассудил, что лучший способ выяснить все обстоятельства произошедшего – подробно расспросить Санэмона самому.

Санэмон, весь трепеща, предстал перед князем, однако на лице его не было видно ни вины, ни раскаяния. Скорее это смуглое, застывшее в напряжении лицо выражало какую-то внутреннюю решимость.

– Санэмон, говорят, будто Кадзума напал на тебя исподтишка, – начал Харунага. – Видно, вы с ним враждовали. Почему?

– Мне причины для вражды неведомы.

Харунага, помолчав, спросил ещё раз, желая, чтобы Санэмон хорошенько понял вопрос:

– Стало быть, и вины за собою не видишь?

– Пожалуй, что нет… Есть лишь одна догадка. Возможно, кое-чем я его разгневал.

– Чем же?

– Дело было четыре дня назад. В школе фехтования шёл ежегодный турнир. Вместо господина Ямамото Кодзаэмона, учителя вашей светлости, в тот раз судьёй был я. Конечно, я судил только тех, кто ещё не кончил обучение воинскому искусству. Так, мне выпало судить поединок Кадзумы.

– С кем он бился?

– С самураем по имени Тамон, сыном и наследником вассала вашей светлости господина Хираты Кидаю.

– И Кадзума потерпел поражение?

– Да, ваша светлость. Тамон дважды коснулся запястья Кадзумы и один раз – головы, а Кадзума не сделал ни одного укола. То бишь во всех трёх заходах он потерпел полное поражение. И, возможно, затаил обиду на судью,