Джо Мэлоун. Моя история - Jo Malone
Успокоившись, мама звала меня в свою комнату. «Джо, ты должен сказать отцу...» И я отправлялся вниз, чтобы передать резкое сообщение. Папа, сидя в кресле, никогда не винил посланника, но всегда отвечал тем же.
«Ну, передай маме от меня...» И так продолжалось, я бегала туда-сюда, мчась по лестнице вверх и вниз, как шарик в пинболе, набирая очки для обеих сторон. Эта бессмысленная затея оставляла меня с тяжелым сердцем, и я могла бы заплакать, но слезы только усугубили бы ситуацию.
Иногда я заглядывал в гостиную и видел папу, сгорбившись в кресле, с головой в руках; это говорило мне, что ему тоже больно. Но хуже всего было, когда мама ругала его за что-нибудь, и он выходил из себя, говоря, что больше не может этого терпеть. Вместо того чтобы убежать в свою комнату, мама, папа вскакивал наверх, громко высказывая все, что накопилось, и вытаскивая чемодан из шкафа. «Все! Я УХОЖУ!» — громогласно объявлял он.
Узел в моем желудке превратился в спутанный клубок, который можно было распутать только в том случае, если папа согласился сдаться и остаться, но он никогда этого не делал. Я бежала за ним наверх и стояла в дверном проеме, чувствуя себя ошеломленной, когда он бросал одежду в чемодан.
«Пожалуйста, не уходи, папа, пожалуйста, не уходи. Останься, пожалуйста! Останься!» — умоляла я.
Но красная пелена была слишком густой, чтобы он мог меня услышать. По-видимому, потребность уйти от мамы была сильнее, чем потребность остаться ради меня. Он поднимался наверх, собирал вещи, выходил из дома и через десять минут уже мчался на своей машине, приказывая мне вести себя хорошо для мамы. Его отсутствие делало дом пустым. Но проблема пустоты в том, что чем чаще она возникает, тем более привычной она становится — как недостающий кусочек пазла, который через некоторое время перестаешь замечать. Я научился жить с приходами и уходами отца, даже когда его отсутствия становились все дольше и дольше. Иногда это был уик-энд, иногда — целая неделя. Я просто научился утешать себя уверенностью, что он вернется, как всегда. Отец был волшебником, который исчезал, чтобы появиться снова, когда наступал подходящий момент.
Куда он уходил, я понятия не имею. Я знал только, что когда он осмеливался позвонить, мама кричала в трубку, обвиняя его в том, что он «у какой-то шлюхи». Она бросала трубку и начинала обзывать его всеми словами, которые только знала, не стесняясь в выражениях в присутствии меня и Трейси.
Проблема моих родителей заключалась в том, что они были двумя мучимыми душами, которые обожали друг друга, хотя иногда это не было слышно и не было ощутимо. Они были парой, которая не могла жить друг без друга, но и жить вместе не могла. Я знаю, что под всем их эго и обидами скрывалась глубокая любовь. Я знаю это, потому что была свидетелем этого в одно рождественское утро.
Как всегда, они приложили особые усилия для подготовки к праздникам — единственной недели, когда ничто не могло помешать семейному времяпрепровождению. Я помню тот год благодаря колготкам с узором Мэри Квант, которые мама купила мне в подарок, и которые заставили меня почувствовать себя такой модной.
После того как мы с Трейси закончили открывать подарки перед камином, под ёлкой осталась одна маленькая, нераскрытая красная коробка. «Ещё один!» — взвизгнула я. «Что это?! Что это?!»
«Это для мамы», — сказал папа, взяв коробку у меня и подарив ее маме, которая была в восторге, когда поняла, что ее ждет сюрприз. Сидя в халате, она развязала бант, подняла крышку... и ее лицо просияло, когда она увидела самое красивое серебряное ожерелье с аметистовым крестом. Она подняла крест на ладонь, а затем прижала его к груди. Папа застыл, глядя на ее радость.
«Почему так не может быть всегда?» — подумал я, глядя на них, как они стоят и просто обнимают друг друга, оставаясь в этом моменте, в этом объятии. Два человека, несомненно, вспоминающие, как хорошо они делали друг друга счастливыми. До того, как жизнь вмешалась.
Чтобы начать свой новый бизнес, мама сняла комнату в Челси, на улице в двух шагах от Болтонов, одного из самых эксклюзивных жилых районов Лондона. В полностью белой комнате было достаточно места для одного массажного стола, ее стула и полок для продуктов. По сути, это была спальня среднего размера, превращенная в импровизированный салон, и именно туда приходила большая часть клиентов, хотя она также выезжала на дом к нескольким избранным дамам. Но как бы она ни работала, места для лаборатории в стиле мадам Лубатти не было, поэтому кухня нашего дома превратилась в фабрику по производству кремов для лица.
Моя одержимость чистотой приходилось бороться не только с беспорядком, создаваемым папой, но и с беспорядком, создаваемым домашней фабрикой по производству косметики. Представьте себе папу с его кистями, красками и холстами, разложенными по всему столу, а маму с ингредиентами, кастрюлями и кремами, разбросанными по всей столешнице, и вы получите общее представление о том, что творилось у нас дома. Вдобавок ко всему, количество белья увеличилось в четыре раза, потому что каждый вечер мама приносила домой четырнадцать белых простыней, на которых лежали клиенты . Моей задачей было выстирать их к следующему дню, а также вымыть пустые стеклянные баночки, которые нужно было наполнить продуктом.
Мама должна была делать десятки очищающих и увлажняющих кремов каждую неделю, по цене 4,50 фунта за штуку. Если она продавала все, это было солидным доходом для нашей семьи, особенно потому, что папа оставался безработным и по-прежнему подрабатывал на выходных на рынках. Финансовое бремя лежало в основном на плечах мамы, поэтому ей было необходимо, чтобы все работало как часы, и я с удовольствием взяла на себя роль помощницы.
На плите у нее стояли белые эмалированные ведра для плавления различных масел и воска; или она готовила тоник для кожи, который нужно было процеживать, и я приносил большую воронку с бумажной трубкой внутри, похожей на кофейный фильтр, и помогал ей процеживать. В конце концов, она вовлекла папу в процесс производства, и когда он понял, сколько денег можно
