Прекрасное изгнание - Коулc Кэтрин
Над дверью зазвенел колокольчик, и я резко обернулась — оголенная, уязвимая в своем сомнении. В The Collective зашел высокий, мускулистый мужчина лет на десять старше меня. По бокам его голова была выбрита, а на макушке — тугие косички. Он широко улыбнулся, белые зубы ярко блеснули на фоне темной кожи.
— Арди.
В этой озорной насмешке, прозвучавшей в прозвище, было что-то такое, от чего мне пришлось сдерживать улыбку.
— Исайя, — поздоровалась я.
Он вошел в мое личное пространство, совершенно не обращая внимания на Брута. Наклонился, чтобы обнять меня, и поцеловал в обе щеки.
— Я безумно по тебе скучал. Почему ты все время разбиваешь мне сердце?
Я фыркнула, когда он отпустил меня:
— Вряд ли ты будешь страдать долго.
Он был слишком красив, талантлив и обаятелен для этого.
Улыбка Исайи стала еще шире:
— Ты же знаешь, я не выношу тишины.
— И пустую кровать, — пробормотала я.
— Ты знаешь меня слишком хорошо.
Колокольчик снова зазвенел, и в галерею вбежала Ханна, слегка взъерошенная. Рыжие волосы были закручены в небрежный пучок на макушке, а на ней было платье с тонкими бретелями и цветочным принтом.
— Арден, привет. Мы уже начали думать, что ты не придешь.
Меня кольнуло чувство вины. В последнее время я крутилась между искусством и семьей, но в The Collective почти не появлялась.
— Я здесь. А где Денвер? Хочу накричать на него за то, что оставил галерею открытой без присмотра.
Из глубины помещения донесся пренебрежительный смешок. Вошла Фара, и уголки ее губ изогнулись в характерной кривоватой ухмылке. Черные волосы были подстрижены под углом, одета она, как всегда, в черное — настоящий образ художницы. Как эта новенькая вообще оказалась в Спэрроу-Фоллс, я до сих пор не понимала, но обожала ее язвительную честность.
— Он пошел раздавать листовки по поводу сбора средств и подлизывается какому-то репортеру, — буркнула Фара, бросив стопку листовок на стол в углу.
У меня пересохло во рту.
— Ты сказала… репортеру?
Колокольчик снова зазвенел, и в галерею вошел Денвер. Рядом с ним был мужчина с сединой в темных волосах. Лицо Денвера скривилось.
— Привет, Арден.
Я смерила его хмурым взглядом:
— Хочешь мне что-то рассказать?
Он сглотнул, кадык дернулся.
— Да. Все произошло очень быстро. Сэм Левин — репортер из Aesthetica. Он готовит большой материал о программах поддержки искусства в небольших сообществах. Приехал аж из Нью-Йорка.
Я не упустила, как он сделал акцент на аж, будто пытался заранее предупредить: «Только не взрывайся». Печатных изданий об искусстве не так уж много, и Aesthetica — лучшее из лучших. Если он напишет про нашу программу, это может стать для нас настоящим прорывом.
Но это также может вновь сделать меня мишенью.
12
Арден
Я перевела взгляд с Денвера на репортера, пытаясь понять, как лучше себя повести. Брут, почувствовав мое напряжение, прижался ко мне боком, давая понять, что рядом и готов вмешаться, если потребуется. Я почесала его за ухом, стараясь его успокоить — хотя на самом деле это нужно было скорее мне.
Я окинула взглядом Сэма Левина. Он выглядел как типичный журналист за сорок с лишним: очки в черной оправе, легкая небритость, вид уставшего человека, который ночами пишет статьи и живет на одном кофе. Но я знала, что внешность обманчива. Человек, убивший моих родителей, тоже выглядел так, будто мог бы сидеть рядом с нами в загородном клубе.
— Денвер сказал вам, что я не даю интервью и не фотографируюсь? — спросила я.
Мужчина поправил очки на переносице:
— Я в курсе вашего отношения к СМИ, мисс Уэйверли.
Исайя усмехнулся:
— Мужик, не называй ее так. Она тебя вырубит.
Глаза репортера чуть расширились:
— Как вас называть?
— Арден. Зовите меня Арден.
Имя отдавало горечью, потому что казалось ложью. Хотя именно это имя теперь было моим, оно не принадлежало мне в прошлом. Но и Шериданой я себя тоже не чувствовала. Иногда мне казалось, что я вообще никто.
— Хорошо, Арден. Могу взять разговор на условиях не для цитирования. Ничего из сказанного не будет опубликовано, и на фото вас не будет, — предложил Сэм.
Он вел себя вежливо, куда терпимее большинства журналистов, с которыми мне доводилось сталкиваться, но от этого тревога не исчезла. Я вспомнила данное себе обещание. Жить. А жить — значит делать то, что приносит радость. Например, работать с детьми в нашей художественной программе и знать, что они всегда найдут у нас безопасное убежище.
Я стиснула зубы и перевела взгляд на Денвера. В его карих глазах читалась мольба. Да, возможно, отчасти он все это устроил, чтобы потешить свое эго. Но я знала, что он делал это и потому, что искренне заботился. Хотел, чтобы программа выстрелила.
— Ладно, — пробормотала я.
Денвер перекатился с пятки на носок и захлопал в ладоши, заставив зазвенеть свои бесконечные бирюзовые браслеты. Он и Лолли могли бы ходить по магазинам вместе — у нее просто был вкус к более блестящим версиям его стиля.
— Спасибо, спасибо, спасибо! — Денвер подскочил, чтобы обнять меня, но остановился, услышав тихое рычание Брута.
— Эм… просто поблагодарю тебя отсюда.
Я похлопала пса по голове:
— Freund, Brutus. Freund. (Друг, Брут. Друг)
Рычание сразу стихло.
— У вашей собаки команды на немецком? — удивился Сэм, приподняв брови.
Черт. Вот почему я не любила, когда рядом были репортеры. Мне не нужно было, чтобы кто-то копался даже в том, как обучен мой пес.
— Его тренер был немцем, — солгала я.
Хотя, если уж на то пошло, правду он бы воспринял еще более подозрительно: эти собаки обучались командам на разных языках, чтобы никто посторонний не мог их понять.
Я метнула на Денвера многозначительный взгляд.
Но выручать меня взялся Исайя:
— Сэм, пойдем, я тебя провожу. У тебя ведь встреча с одной из семей, чьи дети участвуют в программе?
— Я бы с удовольствием остался на собрание, — начал Сэм. — Послушал бы о подготовке к сбору средств.
— В другой раз, — пообещал Исайя.
В тот, когда меня, совершенно случайно, не будет рядом.
Как только Сэм скрылся из виду, я развернулась к Денверу.
— Серьезно?
Он покраснел:
— Ну и что такого?
— Что такого? — переспросила я, чувствуя, как закипает раздражение. — Я же ясно дала понять, что не хочу ни интервью, ни внимания. А ты просто за моей спиной устраиваешь мне
