Хрупкий побег - Кэтрин Коулс
Но вместо этого я в сотый раз прокручивала в голове слова Шепа:
— Не думай, будто я не хочу, чтобы ты была там, Колючка. Я хочу тебя везде, где только смогу. Как думаешь, зачем я каждый день ходил в пекарню несколько месяцев? Я ведь даже не люблю сладкое.
Он не любит сладкое?
А ведь Шеп почти каждый день бывал в The Mix Up с тех пор, как мы открылись. Но теперь, если хорошенько вспомнить… он и правда почти никогда не брал ничего сладкого.
Я снова сменила положение. Ничего не помогало. Будто я не в своем теле, будто что-то внутри зудит и требует вырваться наружу. Я попыталась снова сфокусироваться на странице, но слова сливались в сплошное пятно.
Я была настолько отвлеченной, что даже не услышала шагов на веранде — пока кто-то не потянул мою книгу из рук. Я резко поднялась и увидела Шепа, изучающего страницы, с широкой улыбкой на лице:
— Я не особо любитель читать, но, похоже, многое упустил.
Лед пробежал по моим венам, когда на меня обрушились воспоминания. Голос Брендана — извращенный и жестокий:
— Вот чем ты занимаешься, пока меня нет? Читаешь это дерьмо? Ну, а что еще может читать шлюха?
И тут же — руки, бережно охватывающие мое лицо.
— Тея. Посмотри на меня.
Я моргала, пытаясь вернуть четкость его лицу. Только тогда я поняла, что дрожу.
— Вот так. Все хорошо. — Его янтарные глаза заглядывали прямо в душу. — Прости. Я не хотел тебя напугать.
— Т-ты не напугал...
Он смотрел мягко, но молчание говорило само за себя — не верил.
Я с трудом выговорила:
— Он ненавидел, что я читала такие книги.
— Черт, — выдохнул Шеп.
— Я знаю, что ты не он. Ты вообще не такой. Просто… мое тело все еще реагирует. Как будто помнит и готовится снова.
Шеп провел большими пальцами по моим щекам:
— Это посттравматическое. ПТСР.
Я прикусила губу. Да, я сама это уже поняла. Я часами копалась в статьях, пытаясь разобраться, почему мне до сих пор страшно, даже когда я в безопасности.
— Будто мое тело снова предает меня.
— Нет, — покачал головой Шеп. — Оно тебя защищает. Старается уберечь. Просто ему нужно время, чтобы понять — все позади. Больше никто тебя не обидит.
Глаза заслезились:
— Я чувствую себя чудовищем.
В его взгляде вспыхнула ярость:
— Ты — последнее, кого можно так назвать. — Его пальцы скользнули ниже, к пульсу на шее. — Ты сильная. Чертовски храбрая. И ты не дала ему победить.
Слезы были уже на грани:
— Иногда мне кажется, что он уже победил.
— Нет, — резко сказал Шеп. — Не победил. Посмотри, какую прекрасную жизнь ты построила здесь. И она становится все лучше.
Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула:
— Ты не знаешь всего.
Я не могла на него смотреть. Не в тот момент, когда собиралась сказать то, что боялась сказать даже себе.
Его палец провел по моей шее — бережно, спокойно:
— Я знаю, что есть еще что-то. Но я также знаю, что это не изменит того, что я к тебе чувствую.
Слезы заполнили глаза. Он ошибался. Это обязательно все изменит. И потерять ту надежду, что звучала в его голосе, будет невыносимо. Но лучше сейчас, чем потом. Просто сорвать пластырь.
— Я скрываю свою личность не только потому, что боюсь, что Брендан меня найдет, — прошептала я.
Шеп продолжал поглаживать меня:
— Хорошо.
Его прикосновения были слишком теплыми, слишком правильными. И именно из-за этого я чувствовала, как многое сейчас потеряю.
Я отстранилась, разрывая контакт. Подошла к краю веранды и уставилась на поля, уходящие к лесу и горам. Я хотела быть как этот пейзаж — изменчивая, свободная, такая, что никто не сможет поймать.
Я почувствовала, как Шеп подошел ближе, но он не тронул меня. Понимал — мне нужно пространство.
— Я говорила, что Брендан разбирается в технике. Но я не знала, насколько хорошо. Пока не стало поздно.
Он молчал. Ждал.
— Через пару месяцев после разрыва меня уволили. Обвинили в нарушении морального кодекса фонда, где я работала. А в тот же день я получила статью по ссылке от анонимного номера. О том, как Брендан пожертвовал миллион долларов проекту по развитию грамотности.
— Он подставил тебя, — прорычал Шеп.
Я кивнула, не оборачиваясь:
— Тогда я даже почувствовала облегчение. Думала, все — он закончил. Он уже отрезал меня от всех друзей, кроме Никки. У меня осталась только работа и она. Я подумала: вот он, шанс начать сначала. Быть свободной.
— Но это было не все?
— Нет, — прошептала я. — В тот же вечер в моей квартире начался настоящий хаос. Телевизор и стерео включились на полную громкость. Завопила сигнализация. Телефон стал вибрировать от сотен уведомлений — чуть не сгорел.
Я сжала руки в замок:
— Уведомления о мошенничестве с карты. Гигантские траты — эскорт-услуги, секс-игрушки, белье. Потом звонки и сообщения от незнакомцев — мои фото и номер оказались на сайте эскорта.
— Что за… — Шеп стиснул зубы.
А я еще даже не дошла до самого страшного. Слезы, долго сдерживаемые, потекли по щекам.
— Потом пошли письма от порносайтов. С благодарностями за регистрацию как исполнительницы. Со снимками. С видео. Потому что он поставил в квартире камеры. А я даже не знала, что они там были.
Голос дрожал, но я не могла остановиться:
— Сначала я пыталась все удалить. Писала. Удаляла. Некоторые соглашались. Другие — отказывали. Говорили, что я подписала контракт. Но большинство — в темных уголках интернета. Я даже не могла найти, как к ним добраться.
Я задыхалась, стараясь не разрыдаться вслух:
— В итоге я сдалась. Я никогда не знаю, кто из туристов, заходящих в пекарню, видел меня обнаженной. Не знаю, узнает ли кто-нибудь и скажет всем, что я, по их мнению, шлюха. Он победил. А я просто пытаюсь собрать осколки.
Шеп молчал. Я слышала только его тяжелое дыхание позади.
И когда он наконец заговорил, голос его дрожал от ярости:
— Я его, блядь, убью.
29
Шеп
Я не мог пошевелиться. Не мог даже нормально дышать. Напряжение и ярость сдавливали грудь, как удав, выжимая воздух из легких.
Какой же тварью надо быть, чтобы сотворить такое? Это, может, и не было физическим насилием, но в каком-то смысле —
