Нино и её призраки - Анна Теплицкая

— Долго ли продолжалось это состояние?

На его письменном столе новые книги, которых я прежде не видела. Хорошо, что мой врач все время совершенствуется, наполняется теорией, чтобы потом практиковать ее на своих подопытных крысах — на мне.

— Год или около того. Я, привыкшая плакать только по заказу, теперь заливалась слезами просто так! Понимаете, Николай Васильевич, меня довели до ручки. Ну и в интернете сказали, что это похоже на депрессию.

— Как вы спаслись?

— Я встретила Ника. В какой-то момент муж, дети — все это ушло на второй план.

Николай Васильевич кивнул, как будто ожидал этого ответа.

— Не знаю, наверное, потому, что муж все время работал… А я такой человек, которому через некоторое время становится скучно. Мое положение было невыносимым, мальчики перестали быть малышами, жизнь стала пустая. Меня ничего не интересовало… Я даже не заботилась о том, как выгляжу. Да, в это сложно поверить… но я растолстела, бросила занятия спортом. Давно не стриженные волосы свисали длинной паклей. Да и для кого мне было стараться? Алексей Александрович любил меня, несмотря ни на что, в те часы, конечно, что он находился дома, а это и в прежние времена было событием редким. Но муж был вежлив и внимателен, словно ему все равно, сколько я вешу, накрашена или нет, причесана или нет. Брак со мной, должно быть, утомлял его, потому что я была все время злая, часто выпивала, но во мне и сыновьях он души не чаял. Я позволяла себе пить каждый день — сначала пару бокалов, потом все больше… Думала, что я лечу в пропасть. И вдруг появился он, новый пронзительный смысл моей жизни. Ник.

— Как вы познакомились?

— О, я уже говорила, что плохо вожу машину?

— Не припоминаю.

— Ну пожалуйста, Николай Васильевич, — взмолилась я. — Давайте вызовем это воспоминание.

Глава 48

Как только я появилась в коридоре, перед глазами возникла потрепанная желтая арка в питерском стиле — вымощенная кривой брусчаткой, кабели вдоль стены переплели тугими связками, небрежно запихали концы в старый щиток, штукатурка кусками осыпалась; из арки потянуло сыростью, что во дворе, разглядеть не представлялось возможным: в проеме висела серая пыль, чтобы она рассеялась, нужно было сделать хоть пару шагов. Я знала, что эта дорога ведет в темный двор, каких в этом городе бессчетное число, и уже хотела проскользнуть в проем, как вдруг краем глаза опять увидела красную дверь, крепкую и массивную. «Не открывай!» — раздался голос.

— Почему? Что за ней? — спросила я.

Ответа не последовало. Я с усилием оторвала от нее взгляд и побежала навстречу моему милому.

Я стояла посередине внутреннего двора со световым колодцем. Чисто питерская фишка: блестящие фасады скрывают промозглые внутренности, из всех щелей лезет тухлая облезлая нищета. В таких местах мне неуютно, убьют — никто и не услышит, сразу вспоминается Гоголь и Достоевский с их психопатами-убийцами, веселыми маньяками. Я оглядела слепые каморки без солнечного света на первых этажах и поежилась: за ними живут страшные коренные петербуржцы. На этом фоне блестящие бока моего «Мазерати» сверкали роскошью. Мы не должны тут с тобой находиться, дружок. Забери меня в Модену. В мае в Питере бывает по-разному, но в день нашего знакомства шел дождь, асфальт под ногами сиял как лед. Я сразу поняла, что неправильно оделась: шпилька ездила по мокрым колдобинам, пальто прикрывало ноги без колготок лишь до колена, ветер беспощадно трепал шелковое платье, задувал его между ног, а потом выдувал пузырем с другой стороны.

Мы с Алиской только что поели раков на Петроградке — стакан пива весело бултыхался в животе; она побежала на встречу по работе, а я поспешила вызволять из склепа припаркованную тачку. Еще пару часов назад двор был пустой, а теперь, естественно, со всех сторон меня облепили какие-то умники. Я скинула туфлю и босиком нажала на педаль газа: никогда не умела выезжать из узких мест: куда выворачивать руль, одновременно выжимая педали, одному богу известно. Неловкое движение и слева стоящий «мерс» угрожающе приблизился. Спокойно, Нино, просто повернем вправо. Я вывернула руль в обратную сторону, включила заднюю, и почувствовала упругий толчок. От злости я сжала кулаки и откинулась на кресло. Охрененно. Этого только не хватало. Приоткрыв водительскую дверь, я поняла, что если распахну ее настолько, сколько требуют мои пышные формы, то «Мерседесу» достанется еще пара незаслуженных ударов, поэтому пришлось вылезать с пассажирского. Проворачивая акробатические трюки задницей вперед, услышала родной голос:

— Девушка, вам нужна помощь.

Я вздрогнула и обернулась. Мой Ник. Парню было лет двадцать с небольшим, он подходил ко мне неуверенной походкой человека, который и сам не знает, что он тут делает. Сейчас прирежет, — подумала молодая Нино и разозлилась, а взрослая чуть не заплакала от переизбытка эмоций. Каково это — разговаривать с тем, кого любишь, в то время как он-то тебя видит впервые. То есть вся моя жизнь завязана на нем, а этот мальчик, что стоит напротив, покусывая от робости губы, ничего такого и не подозревает. Мне тут же захотелось убрать волосы с его лба, провести пальцами по щеке, а потом было бы круто, чтобы он затащил меня в машину. Тебе что тут надо, сопляк? Двадцатисемилетняя Нино была раздражена.

— Явно не твоя, — сказала она.

— Почему?

Я не ответила, а опять уставилась на слипшиеся части двух машин. Значок не мерседесовский, все еще хуже. Я плохо разбиралась в машинах, но этот значок мне хорошо известен — я впечаталась в «Майбах». Моя темно-серая «Мазерати» была рослая девочка, поэтому удар пришелся на место чуть повыше фары и не задел ее, это хорошо, фара на такую тачку — очень дорогая запчасть. Если я сейчас поеду вперед, могу задеть тачку еще сильнее. А если попробовать назад и вывернуть руль влево? Пока я раздумывала, что делать, меня окликнули:

— Я могу сесть в вашу машину и выехать.

— Еще чего, — грубо ответила я.

— Как хотите.

Мальчишка отошел на пару шагов, сел на скамейку и залип в телефон. Я вернулась за руль, обхватила кожаный ободок руками: «Ты сможешь, Нино» — и, выдохнув, отпустила педаль