Нино и её призраки - Анна Теплицкая

Я все это знала, но, как лучшая английская актриса, подняла руки к потолку и не меньше минуты мелко-мелко трясла головой: брови приподняты, в глазах недоверие. Такой вид, словно я не понимаю, как можно выносить всю это беспросветную рутину. Алексей Александрович немного посмотрел на мое представление и отвернулся. Я зашептала ему в спину:

— А ну опять за старое! Небось летите с Максом ливанок трахать.

Его лица было не видно, но я без труда догадалась, что он весь напрягся и изо всех сил пытается сдерживаться. Алексей Александрович имел репутацию добропорядочного семьянина, был образцом супружеской верности. Ни разу за годы нашего примерного брака он не был замечен в чем-то подозрительном и нечистом: приходил домой сразу после работы, нигде не задерживался, кроме как на совещаниях, не имел привычки пить с друзьями в барах или играть с коллегами в биллиард, у него, кажется, и друзей-то не было: все выходные проводил у себя в кабинете за работой и книгой. Это не мешало мне, к месту и нет, вставлять про его гипотетических любовниц.

— Нино, во-первых, я лечу с Халдуном, он сотрудник сирийской спецслужбы. Во-вторых, у меня задачи поинтересней, чем ливанки, я родину защищаю. — Ливия — твоя родина? Не знала, не знала… — Сирия.

— Без разницы.

— Все взаимосвязано, у нас совместная операция. Если мы ее выполним, нашим отношениям с Ближним Востоком это пойдет на пользу. Я действую в интересах страны.

— Не смеши! Какие заученные фразы. Штампы! Что вы, русские, знаете о любви к родине! Вот мы, грузины, знаем об этом не понаслышке. Мой дядя был «мхедрионцем», и его убили!

Строго говоря, бойцом «Мхедриони» — страшной националистической организации, о которой надо бы помалкивать, был не мой дядя, а Ии. Гела нам часто рассказывал, как убили его родного брата, но в данном случае эта маленькая погрешность меня не тревожила. Это ведь закон любой ссоры — все подтасовывают и передергивают.

— Господи, да какая ты грузинка! Название одно…

Я поперхнулась от гнева: «Не смей оскорблять мою культуру!» — Вздернула подбородок и забегала, заверещала: «Я чистокровная грузинка по отцовской линии, как ты смеешь…» — благо развернуться было где — наша кухня площадью не менее ста тридцати метров. Это не произвело на него ни малейшего впечатления.

— Хорошо-хорошо, грузинка, хоть царских кровей.

— У вас забирают телефоны. Ты звонишь мне всего пару раз, и я понятия не имею, что вы там делаете и как вы там развлекаетесь!

— Я стараюсь звонить каждый день.

— Спасибо тебе огромное! — Я опустилась на колени и стала изображать молитву-намаз. Алексей Александрович и не взглянул, поэтому я села и облокотилась на холодильник, раскинув ноги в разные стороны. — Откуда я знаю, с кем ты на самом деле и что делаешь! Неужели ты хочешь сказать, что ни у одного из вас нет телефона?

— Постоянного нет. Только у Халдуна есть.

— Дай телефон Колдуна!

— Не могу, Халдун лицо зашифрованное.

Я притворилась, что в шоке. Он обхватил меня крепкими руками и без труда приподнял:

— Нино, у меня есть только одна потрясающая женщина, которую я просто обожаю. Никого другого нет и никогда не будет.

Алексей Александрович чрезвычайно хорошо воспитан, к тому же умен. В любой ситуации он остается благородным и оклеветанным. Он-то как раз знает, что в ссоре ничего нельзя добиться аргументами. Я посмотрела на невыносимо веселое лицо мужа и поняла, что сегодня поссориться не получится. Точно рассчитанная ухмылка сползла с лица, а руки горестно опустились:

— Я ревную! Мне надоело, что тебя никогда нет дома.

— Ну ты даешь. У тебя нет ни одной причины на свете ревновать, слышишь меня? — он поцеловал меня в подбородок, а потом ниже. — Я клянусь, у меня в голове только ты, а потом уже работа и все остальное. Даже работа, понимаешь? — и заговорщически понизил голос: — Даже интересы Родины. Мне же нужно обеспечить мою любимую единственную женщину всем этим. Смотри, как многого мы добились! Ты наконец-то живешь так, как заслуживаешь!

Проводив мальчиков в школу, а мужа в Сирию, я минуту стояла в абсолютной тишине и ожидала наплыва счастья, которое обычно ощутимо накатывает после их ухода из дома. Несмотря на солнечные лучи, отражающиеся от застывшей Фонтанки, что для Питера наидичайшая редкость, настроение было поганым. Я босиком подошла к окну и с силой дернула шторы в разные стороны, распахнула окно и высунула голову в морозный декабрь. Сразу стало свежо: ветер слишком резкий для спокойной прохлады. Залипшие в пробке машины на набережной переговаривались всеми доступными способами: гудками, габаритами, подмигиваниями, покачиваниями, только все равно это ни на йоту не приближало их к Невскому проспекту. Я повернулась на северо-восток, к коням Клодта: там ситуация выглядела еще безнадежнее.

— Удачи всем вам, — крикнула я.

Оставив окно открытым, я решила, что настроение для Ираклия Чарквиани на полную мощность, чегото невероятного вроде «Органи 78». Засмотревшись на себя в гнутое зеркало от пола до потолка, я шевельнула плечами, и оливковый пеньюар из чистого шелка (подарок мужа) оказался на полу. Я встала на него и покрутилась в разные стороны, пальцами ноги отбросила его на диван, а сама стала варить кофе, не как всякие дуры жмут кнопку на кофемашине, а посерьезному, засыпая «Эфиопию» в именную турку, мешая ложкой по часовой стрелке на газовой плите.

Музыка забиралась в самое сердце, турка нагревалась, и понемногу счастье начало прибывать. Сначала я прикачивала бедрами ему в такт, а потом стала гладить, убаюкивать себя, мол, все-то у меня хорошо, просто обалденно. Из этого почти медитативного состояния меня вывел звук грохнувшейся на пол дешевой сумки.

Я развернулась и прикрыла наготу руками.

— Нино, простите! — Это была няня. — Я не слышала, что вы на кухне, тут так громко музыка играет.

— Остановить музыку, — приказала я голосовому помощнику, подошла к дивану и неспешно оделась. — Здравствуйте, Ольга Викторовна, это моя вина, я забыла, что сегодня у вас рабочий день… праздники эти, сами понимаете.

— Да ничего-ничего, — залепетала няня. — Это я виновата, я даже не слышала, что вы на