Кукла на цепочке - Алистер Маклин

На улице я прибавил шагу и, когда она сворачивала на Рембрандтплейн, держался уже в нескольких футах. Она остановилась, я тоже. Я смотрел туда же, куда и она, и слушал то же, что и она.

Возле летнего кафе с крышей и верхним обогревом, но без окон стояла шарманка. Даже в это время суток кафе было почти заполнено, а посетители, судя по их страдальческим гримасам, готовы были щедро заплатить, чтобы их переместили куда-нибудь подальше от источника «музыки». Шарманка была копией той, что я видел возле «Рембрандта», – аляповато раскрашенная, с пестрым навесом и одинаково одетыми куклами, танцующими на эластичных шнурах. Впрочем, по части механики и репертуара машина явно уступала рембрандтовской. Ею тоже управлял старик – этот с футовой длины седой бородой, которую он не мыл и не расчесывал с того дня, как перестал бриться, в шляпе-стетсоне и шинели британского солдата, плотно облегавшей икры. Среди исторгаемых шарманкой лязга, стонов и хрипов я вроде бы уловил отрывок из «Богемы», хотя, как известно, Пуччини не заставил свою Мими умереть в чудовищных муках, – а такое случилось бы непременно, окажись она в тот вечер на Рембрандтплейн.

Все же у старика нашелся добровольный слушатель, причем явно внимательный. Я узнал парнишку из компании, что топталась возле шарманки перед «Рембрандтом». Поношенная, но чистая одежда; длинные черные волосы достают до болезненно худых плеч; через ткань выпирают острые лопатки. Даже с расстояния двадцать футов было видно, что он на опасной стадии истощения. Он стоял ко мне в профиль, не поворачиваясь, но я без труда разглядел кожу цвета старого пергамента, обтянувшую череп, как у высохшего трупа.

Юноша облокотился на край шарманки, но не из-за любви к Мими. Не будь этой опоры, он вряд ли устоял бы на ногах. Непонятно было, в чем его душа держится; казалось, одно неудачное движение может спровоцировать летальный исход. Время от времени неконтролируемые спазмы сотрясали все его тело; иногда он резко всхлипывал или исторгал хриплые горловые звуки.

Старик в шинели явно не считал присутствие этого типчика полезным для бизнеса. Он нерешительно топтался рядом, укоризненно кудахча и нелепо всплескивая руками, чем изрядно походил на помешавшуюся курицу. Еще шарманщик то и дело нервно оглядывал площадь, словно боялся чего-то или кого-то.

Астрид быстро шла к шарманке, а я – следом за ней. Смущенно улыбнувшись бородатому старцу, она обняла паренька и повела прочь. На миг тот выпрямился, и я увидел, что он довольно высок, минимум на шесть дюймов выше девушки; но его рост подчеркивал скелетную худобу. Глаза со стеклянным блеском смотрели в никуда, а щеки так глубоко запали, что я усомнился в наличии у него зубов. Лицо человека, умирающего от голода…

Астрид пыталась вести его, а приходилось тащить. Но хотя юноша исхудал до такой степени, что вряд ли был тяжелее ее, его так сильно кренило на тротуаре, что она шаталась вместе с ним.

Ни слова не говоря, я подошел, обхватил его рукой – это все равно что обнять скелет – и принял на себя его вес. Астрид уставилась на меня, и в карих глазах отразились тревога и страх. Надо думать, кофейный цвет моего лица не внушал ей доверия.

– Пожалуйста! – взмолилась она. – Пожалуйста, оставьте нас. Я справлюсь.

– Вы одна не справитесь, мисс Лемэй. Этот мальчик очень болен.

Она ахнула от изумления:

– Мистер Шерман!

– Даже не знаю, как к этому отнестись, – задумчиво проговорил я. – Всего лишь час или два назад вы утверждали, что никогда меня прежде не видели, даже фамилии моей не слыхали. А теперь, когда я такой загорелый, такой привлекательный… Ой!

Юноша, чьи резиновые ноги вдруг сделались желейными, едва не выскользнул из моих объятий. Вальсируя вот так по Рембрандтплейн, далеко мы не продвинемся, решил я и наклонился, чтобы приемом пожарника взвалить парня на спину. Запаниковав, Астрид схватила меня за руку:

– Нет! Прошу вас, не надо!

– Почему не надо? – задал я резонный вопрос. – Так же проще.

– Нет-нет! Если увидят полицейские, его заберут.

Я выпрямился, снова обхватил парня и попытался придать ему положение, близкое к вертикальному.

– Охотник и добыча, – сказал я. – Вы и ван Гельдер.

– О чем вы?

– А у братца Джорджа…

– Откуда вы знаете его имя? – прошептала она.

– Работа у меня такая – все знать, – чванливо ответил я. – Так вот, у братца Джорджа есть серьезный недостаток, а именно некоторое знакомство с полицией. Быть сестрой уголовника не всегда выгодно.

Астрид ничего на это не сказала. Вряд ли мне доводилось прежде видеть человека, выглядевшего таким сломленным и несчастным.

– Где он живет? – спросил я.

– У меня, конечно. – Похоже, вопрос ее удивил. – Это рядом.

Оказалось, и впрямь рядом, не далее чем в пятидесяти ярдах за «Балиновой», в переулке – если можно назвать переулком такую мрачную щель между зданиями. По лестнице, невероятно узкой и извилистой, я с трудом взобрался с Джорджем, перекинутым через плечо. Астрид отперла дверь в квартиру едва ли просторней кроличьей норы; насколько я мог судить, жилище состояло из крошечной гостиной и столь же крошечной спаленки. Я уложил Джорджа на узкую кровать, выпрямился и вытер лоб.

– Мне случалось подниматься по более удобным лестницам, – проговорил я с пафосом.

– Простите, пожалуйста. В женском общежитии было бы дешевле, но с Джорджем… В «Балинове» платят негусто.

Этот факт подтверждался интерьером комнатушек – аккуратным, но ветхим, как одежда паренька.

– В вашем положении надо радоваться даже этому.

– Простите?

– Заладили: «Простите, простите». Вы меня прекрасно понимаете, мисс Лемэй. Или позволите называть вас Астрид?

– Откуда вы узнали мое имя?

Вроде я ни разу не видел, как девушка заламывает руки, но сейчас Астрид сделала именно это.

– Почему вы столько про меня знаете?

– Хватит вопросов! – рявкнул я. – Знаю от вашего бойфренда.

– От бойфренда? Но у меня нет бойфренда…

– Значит, от бывшего бойфренда. Или больше подходит «от покойного»?

– Джимми? – прошептала она.

– Джимми Дюкло, – кивнул я. – Наверное, он влюбился – без памяти влюбился на свою беду, – но все же успел мне кое-что сообщить. У меня даже есть ваше фото.

Она явно растерялась.

– Но… в аэропорту…

– А чего вы ждали? Что я полезу к вам с объятьями? Джимми убили в аэропорту, потому что он что-то узнал. И что же он узнал?

– Сожалею, но я не могу вам помочь.

– Не можете или не хотите?

Она не ответила.

– Астрид, вы любили его? Любили Джимми?

Она оцепенело смотрела на меня, глаза влажно блестели.

– Любили?

Она медленно кивнула.

– И ничего мне не расскажете?

Молчание.

Я вздохнул и испробовал другой способ:

– Джимми Дюкло говорил вам, чем занимается?

Она отрицательно покачала головой.

– Но вы догадались?

Она кивнула.

– И с кем-то поделилась догадкой?

Это пробило ее защиту.

– Нет! Нет! Ни с кем не делилась! Богом клянусь, я его любила!

Похоже, не лжет – действительно любила.

– Он упоминал обо мне?

– Нет.

– Однако вы знаете, кто я.

Она молча смотрела на меня, две крупные слезы медленно сползали по щекам.

– И вам, конечно, известно, что в Интерполе я возглавляю Лондонское бюро по борьбе с наркотиками?

Опять не ответила. Я зло схватил ее за плечи и встряхнул:

– Известно же?

Она кивнула. Отличная собеседница для любителей тишины.

– И кто же вам это сообщил, если не Джимми?

– О господи! Пожалуйста, оставьте меня в покое!

За первыми слезами по щекам потекло множество новых. У нее выдался день плача, а у меня – день вздохов, поэтому я еще разок вздохнул и вновь сменил тему, глядя через дверной проем на кровать с лежащим на ней пареньком.

– Верно ли я догадался, что Джорджа нельзя назвать кормильцем семьи?

– Джордж не может работать. – Это прозвучало так, будто она излагала элементарный закон природы. – Уже больше года. Но какое отношение Джордж имеет к тому, о чем вы говорите?

– Джордж имеет к этому самое прямое отношение. – Я перешел в спальню и склонился над пареньком. Внимательно осмотрел его, поднял веко и опустил. – Что вы делаете, когда он в таком состоянии?

– А что тут можно