Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

– Просто потребовалось время, – повторила она и нажала кнопку вызова лифта, отведя взгляд от колечек пластыря на указательном и большом пальцах левой руки.

* * *

Ян Канторович вышел из ресторана и задумался. День был желто-голубой, как синица, ясный и говорливый. По Пятницкой вверх и вниз шли хорошо одетые люди, и Канторович решительно постучал в окно припаркованной машины.

– Ой, Ян Владимирыч, извините! – Сонный водитель тер глаза. – Не заметил, как вы подошли…

– Поезжай в «Грозу» без меня.

– А вы?

– Прогуляюсь до Новокузнецкой, а там на метро.

– Точно? Могу возле метро вас подхватить.

– Не надо. – Он махнул рукой и пошел, не дослушав шофера. Ему не хотелось упускать ни одной минуты этого чудесного дня.

Утром он побывал у следователя, который вел дело об убийстве Домбровского, и убедился, что вне подозрений. Да и с чего бы, собственно говоря… Он даже не занял место Домбровского. Хотя мог, мог… Ничего сложного. Но лезть на ярмарочный столб к восторгу публики станет только дурак.

Перед Климентовским переулком Кантор замедлил шаг, пропуская толпу – и свернул налево. Это был его привычный маршрут: всегда, оказываясь поблизости, он заходил в церковь. Из окон забегаловок доносились звуки радио, несколько парней с щитами «живой рекламы» курили во дворике пивной. Над переулком возвышался его любимый красно-белый храм. Мимо текли нескончаемым потоком люди, но внутри было тихо.

Он полюбовался небесно-голубой росписью потолка в приделе и прошел к алтарю. Над ним стоял, как вода, темный воздух. Поднимаясь к куполу, воздух светлел, а под окнами живую толщу его пронизало сияние. Каждый раз эта картина поражала Кантора. Он смотрел, пока не заболела шея, и наконец отошел к скамейке возле стены.

«Враги человеку домашние его». Под сводами храма цитата из Евангелия звучала уместно, как нигде больше. Кантор знал трактовку, мог цитировать и профессора Лопухина, и Феофилакта Болгарского, но у него было собственное приземленное понимание этого стиха. Кто подставит, когда не ждешь? Кто лишает сил и отнимает возможность сопротивления? Александр Левашов не догадывается, что ходит с ножом в спине. И кто, позвольте спросить, воткнул в него нож? Любимое дитя.

Что и требовалось доказать.

Довольный своим нехитрым умозаключением, Кантор вытянул ноги. Он, конечно, сильно рисковал, положившись на то, что девчонка поступит, как договаривались. Она могла перепугаться и в последний момент всё выложить отцу. Пономарев, между прочим, предупреждал, что так и случится. «Записала компромат на собственного дворецкого, – сказал ему Кантор, – раздобыла твой номер, провела с тобой переговоры так успешно, что ты ко мне прискакал в тревоге, – и всё это для чего? Чтобы слиться в последний момент? Она очень продуманная девочка, Саша. Я, может, тебя уволю, а ее возьму на твое место!» Он шутил, но и впрямь подумал в тот момент, что к малютке необходимо присмотреться. Будущая жена будущего математического гения… Нет-нет, многообещающая история. Он чувствовал большой потенциал в Лиде Левашовой. Не догадывающейся, что ее участие в убийстве Петра Селиванова, так сказать, задокументировано.

Камера крошечная, не больше булавочной головки.

«Да здравствует технический прогресс», – мысленно сказал он, обращаясь к святым в золотых окладах. Икона напротив привлекла его внимание. Сначала Кантор скользнул по ней равнодушным взглядом, но почти сразу вернулся и уставился на знакомое лицо.

У преподобного Серафима Саровского были черты Бориса Игнатова.

Он встал, не веря своим глазам, подошел ближе и нацепил очки. Сбоку это, несомненно, был святой: тонкий нос, раздвоенная борода… Но стоило отойти на шаг, поменяв угол зрения, и сквозь лик проступало скуластое лицо экстрасенса.

Кантор попытался бы разобраться, с чем связан этот удивительный эффект, но ему вдруг стало не по себе. Он был чужд всему мистическому – в конце концов, он сам торговал мистикой, – но смотреть на Игнатова было неприятно.

Храм внезапно утратил все свое очарование.

Кантор быстро пошел к выходу, не оборачиваясь, и даже забыл напоследок перекреститься, хотя обычно соблюдал ритуалы. Оказавшись на улице, он помотал головой, стряхивая наваждение. Пригляделся к лицам прохожих, Игнатова ни в ком не опознал. «Слава богу, значит, не спятил», – шутливо поздравил он себя и направился к метро.

Но благодушное состояние исчезло безвозвратно.

Приехав на Студеную, Кантор закрылся в своем кабинете и стал просматривать смонтированные материалы. Спустя полчаса он и думать забыл о странном явлении в храме: работа занимала все его мысли. Внимательность и дотошность всегда были его отличительными чертами. Делая пометки, он увлекся и повеселел, даже начал напевать, отбивая ритм пальцами по столешнице, и в конце концов сшиб на пол ручку. Ян наклонился, чтобы поднять ее, и над его головой знакомый голос проговорил:

– Я делаю эту запись на случай, если меня убьют. Если Александр Пономарев все-таки до меня доберется. Я, Борис Игнатов, находясь в твердом уме и трезвой памяти, хочу заявить следующее…

Кантор дернулся и ударился затылком о стол. Шипя от боли, он уставился на монитор. Борис Игнатов, глядя ему в глаза, рассказывал о своем участии в мошенничестве. Перечислял свои грехи. Выкладывал фамилии.

Но не меньше, чем выступление Игнатова, Кантора поразило, что кто-то ухитрился взломать защищенную сеть. Это было вторжение, объявление войны. Впервые за много лет он растерялся, не зная, что предпринять. В голове толкались и отскакивали, как бильярдные шары, сумбурные мысли.

Зато стало ясно, что портрет Игнатова в церкви не был ни игрой света, ни плодом его воображения. Всего лишь остроумный фокус – и только.

Эта мысль, как ни странно, привела его в чувство. Кантор поднял ручку, аккуратно пристроил ее в ящик и дослушал запись до конца. Экран моргнул черным – и вернулась прежняя картинка.

Почти сразу раздался телефонный звонок. Кантор понимал, что так и будет, но все-таки вздрогнул.

– Слушаю?

– Здравствуй, Ян Владимирович, – сказал насмешливый старческий голос.

– С кем имею честь?.. – осведомился Кантор.

– Встречались в «Грозе». Ты меня водичкой отпаивал с трогательной заботой.

– Михаил Степанович! – Он быстро вернулся к привычной модальности разговора. – Сколько лет, сколько зим…

– Ты человек занятой, надолго отвлекать не стану. Тебе надо Домбровского оплакать, молебен заказать…

К Кантору почти вернулось душевное равновесие.

– Отвлекай уж, раз позвонил.

– Был такой Борис Игнатов, упокой Господь его грешную душу… – неторопливо сказал старик. – Порядочным человеком я бы его не назвал. Но один честный поступок он все-таки совершил. Записал видео, в котором изложил подробности аферы, что вы годами проворачиваете. О своей роли он тоже рассказал без утайки. Будь Игнатов жив, пошел бы под суд за мошенничество. Хотя состав непростой… Адвокаты бы порезвились.

– Ближе к