Дом молчания - Донато Карризи

сосредоточиться и ничего не упустить. Он обратился к Заккарии Ашеру потому, что тот специализировался на парасомниях. То есть на различных формах сомнамбулизма и ночных ужасов. По одной из гипотез Джербера, Матиас страдал именно от последних. Он полагал, что мальчик склонен фантазировать наяву, и после его видения оживают в снах. Поэтому ребенок переносил в бессознательное то, что сам же осознанно придумывал.

Вот только откуда взялась Молчаливая Дама? Для чего ее вызвал девятилетний ребенок? Если женщина – плод воображения Матиаса, значит он утратил над ней контроль. Как загнать ее назад в подсознание?

Лучше синьора З. на эти вопросы никто бы не ответил, ведь его исследования парасомний начались с себя самого. С детства Заккария Ашер страдал от так называемых РПБС – расстройств поведения в фазе быстрого сна. Во сне ему часто виделись опасные ситуации, не существовавшие в действительности, и это вызывало агрессивную реакцию наяву. И несколько лет назад его муж Филип за это поплатился.

Перед сном Заккария надевал смирительную рубашку, чтобы не навредить тому, с кем делил постель. Однажды что-то пошло не так. Пьетро был не в курсе, как синьору З. удалось освободиться. То ли ремни были плохо затянуты, то ли сам Филип нечаянно их расстегнул, однако шрамы на лице шотландца наглядно доказывали, что считать кошмары просто плохими снами – большая ошибка. Иногда они просачиваются в реальность.

Синьор З. отличался кротостью. Теперь он расплачивался чувством вины и самоизоляцией за то, с чем не мог справиться и чего тем более не мог предотвратить. Он на собственном горьком опыте познал справедливость своей теории: чудовища, созданные подсознанием, могут сбегать из ночной тюрьмы и нападать на нас и наших близких.

Джербер не исключал, что Молчаливая Дама рано или поздно попытается навредить Матиасу. Тот уже пострадал: замкнулся в себе и постоянно чего-то боялся. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что могло случиться, если Пьетро не найдет решение, как изгнать из разума ребенка эту гостью.

– Не исключено, что речь идет о pavor nocturnus, от которого ребенок не может отвязаться, – предположил синьор З., внимательно выслушав Пьетро.

Этим латинским термином обозначали внезапное пробуждение, сопровождаемое отрицательными эмоциями, – буквально кошмар наяву.

– Неясно только, как наша героиня умудряется возвращаться практически каждую ночь, – добавил старый психолог.

– Вот и я не нахожу этому объяснения, – развел руками Джербер, вытащил из кармана диктофон и дал послушать другу то, что наговорил ребенок под гипнозом.

Заккария Ашер глубоко задумался, а потом произнес:

– Когда ты попросил ребенка пойти за женщиной, чтобы посмотреть, куда она его приведет, обстановку, при всей ее сюрреалистичности, он описал весьма четко. Небо розовое, как сахарная вата. Пустынная улица, лай собаки. Популярная песенка без слов. Гигантская свинья, интересующаяся, не голоден ли мальчик. Желтый дом со сломанным лифтом. Лестничная клетка. Закрытая дверь в конце коридора на последнем этаже, полном голосов и шумов.

– И серая коробочка с проводами, – добавил Пьетро. – Не понимаю, к слову, почему рассказ Матиаса прервался именно на этой детали. По-твоему, дело в суггестиях? Или в этих подробностях есть смысл?

– Вместо того чтобы анализировать сон целиком, нам следует его профильтровать, отделив существенное от случайных образов, возникших из хаотичной электрической активности мозга.

– «Трупы, вероятно, видят сны». – Джербер процитировал синьора Б.

Его отец имел в виду остаточную энергию, которая позволяет мозгу продолжать бессознательно функционировать еще несколько секунд после клинической смерти. Пугающий и одновременно завораживающий феномен. Синьору Б. нравилось думать, что праведники, исчезая в небытии, получают в награду свой последний, иллюзорный мирный сон. Грешники же переживают кошмар. Мысль о том, что есть ад, длящийся несколько жутких секунд, страшнее вечного наказания.

– Остается одна маленькая проблемка, – сказал синьор З.

– Жест, – догадался Пьетро.

О жесте, который Матиас показал в состоянии сонного паралича, он тоже, разумеется, рассказал.

– И теперь ты в сомнениях: кто просит помощи – ребенок или женщина?

В точку. Джербера одолевали странные подозрения.

– С другой стороны, какая разница? Ребенок и женщина – это один и тот же мозг, – попытался возразить он, но вышло как-то неубедительно.

Синьор З. встал и принялся расхаживать взад-вперед по комнате, постукивая по ладони потухшей трубкой. Старик вроде бы размышлял, но Пьетро заподозрил, что тот решает про себя, делиться с ним чем-то или нет. Синьор З. заговорил, медленно подбирая нужные слова; при этом он не желал встречаться с Пьетро взглядом.

– Случай тридцатилетней давности, – произнес Заккария. – Наша молодая коллега, работавшая волонтеркой в Африке, лечила сенегальскую девочку семи лет. Общались они исключительно на французском, пока в один прекрасный день та во время сеанса гипноза не заговорила на чистейшем итальянском.

Джербер пожал плечами. Удивительно, конечно, но какое отношение эта история могла иметь к нынешнему случаю?

– Наверное, девочка неосознанно выучила язык, общаясь с психологом, – предположил он.

– Это было бы слишком просто, – парировал синьор З. – Когда-то считалось, что люди, находящиеся в состоянии спутанного сознания и говорящие на языках, которых не могут знать, одержимы демонами. Мы преодолели суеверия и дали клиническое объяснение их расстройству.

– Синдром иностранного акцента, – кивнул Джербер.

Ашер имел в виду случаи, когда пациенты с черепно-мозговыми травмами начинали говорить на неродном языке. Со временем неврологи и нейропсихиатры поняли, что они просто вспоминали то, что запомнили неосознанно. Слова из чужого языка всплывали в их мозгу вследствие травмы. Почему же синьор З. отказывается применить правдоподобное научно-медицинское объяснение к сенегальской девочке?

– У ребенка не было черепно-мозговой травмы? – наугад спросил он.

– У ребенка не было черепно-мозговой травмы, – подтвердил Заккария и замолчал.

– И что же именно она сказала по-итальянски? – поинтересовался Пьетро.

Он заподозрил, что главная причина, отличающая этот казус от классического проявления синдрома иностранного акцента, кроется именно в содержании слов.

– Никто не знает, – пожал плечами Заккария. – Коллега не захотела никому об этом рассказывать.

– Однако ты полагаешь, что это был не просто бред, – в замешательстве пробормотал Джербер.

– Пьетро, мы, гипнотизеры, выбрали отрасль психологии, бросающую вызов агностицизму и недоверию остальных людей. Нашу репутацию постоянно пытаются запятнать обвинениями в шарлатанстве. Все потому, что эта сфера деятельности опасно граничит к неведомым. – Заккария Ашер остановился прямо перед Джербером. – У каждого из нас рано или поздно наступает момент, когда приходится решать, верить ли тому, что у тебя под носом… И не предположить ли, что есть нечто, выходящее за пределы очевидного.

Пьетро напугали эти слова старого друга. Еще и потому, что, формулируя свои абсурдные предположения, тот казался на удивление трезвомыслящим.

– Я потому и потратил всю жизнь на изучение снов. Всегда подозревал, что