Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова
– Что ты, милая! Ты-то здесь при чем…
Выпили за помин души. Лена выставила на стол покупной салат в пластиковом контейнере.
– Закусывайте, Иван Денисович.
И угощение было прокисшим, и кухонька вокруг обшарпанная, с замызганными окнами. Квартира выглядела так, словно принадлежала тараканам, а люди здесь жили на птичьих правах. «Поджелудочная крякнет», – с тоской подумал Гройс, ковыряясь в салате.
– Спасибо тебе, Леночка, – прочувствованно сказал он. – Хоть от тебя узнаю, как она жила, как богу душу отдала…
– Ох, страшно сказать… Убили ее, Иван Денисович. Зарезали.
Гройс прижал ладонь к сердцу.
– Любовник? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Уж не знаю, любовник или нет. А я ей говорила, чтобы она клиентов на дому не принимала! – вдруг рассердилась Лена. – К ней же ходят… ходили всякие с утра до вечера, у нее вечно дверь нараспашку, сама сидит в одних трусах, карты свои раскладывает…
Гройс повел беседу очень аккуратно и узнал, что Ольга Воденникова была настоящей ведьмой, но не из-за точности своих предсказаний, а потому что в пятьдесят три года так выглядеть – это бога гневить; что жаловалась на постоянное безденежье, однако деньги у нее утекали между пальцев и она осталась должна Лене восемь тысяч; что мужики у нее водились, но надолго не задерживались, потому что Ольга была веселая очень: «Чисто искорка, а искорку в ладонях попробуй удержи», – в слезах объяснила Лена. Наконец, что закладывала Воденникова крепко и часто…
Тут Лена прикусила язык.
– Жизнь у Оленьки была тяжелая, – бесхитростно сказал Гройс. – Неужто боженька ее на том свете осудит?
И как-то сразу становилось ясно, что, конечно, не осудит Господь беспутную Воденникову, как не осуждает ее и сам Иван Денисович.
Лена приободрилась.
– Я, главное, понять не могу: бухает как черт – а личико гладкое, как у девочки! Вот как так?! Я на себя с утра в зеркало посмотрю: жопу от лица не отличить! А Олька забежала с утра за солью – сияет, как подсолнушек. А ведь мы с ней накануне выжрали две бутылки вермута…
– Вы красивая женщина, Елена! – торжественно возразил Гройс. – Не возводите на себя напраслину.
– Ой, скажете тоже! Вы рыбкой-то угощайтесь, угощайтесь… Такое горе у вас. Надо покушать!
– Чем только люди на жизнь не зарабатывают в наше время… – неопределенно сказал Гройс. – Гадание! В мое время гадалки были, конечно. Но чтобы так повально…
– Выдумки это всё. – Лена уже была изрядно пьяненькая и рукой махнула перед собой, словно ловила очень медлительную муху. – Вот Олю возьмите! Ничего, что я о ней?
– Мне любые подробности интересны, – заверил старик.
– О мертвых либо хорошо, либо ничего, да? Но я сейчас не в осуждение ей говорю, а просто как факт. У нее ведь не было никаких способностей к настоящему гаданию. Только я никак ее раскусить не могла: взаправду она в себя верит или только притворяется. Я ее сто раз просила мне на любовь погадать… Всем ведь хочется, чтобы их любили, да? А мне как-то с мужиками не везло… И уж я ей прямым текстом говорю: ну обмани ты меня, наговори мне чепухи волшебной, пообещай, что придет Дед Мороз с мешком, а в мешке у него будет мужичок для меня: рукастый, молчаливый, и чтобы при своем деле… А Ольга – ну упрямая же коза! Как ни разложит карты, всё смеется: будешь, говорит, богатой, а там к тебе и мужички потянутся. Богатой! – Лена прыснула и показала большой палец, словно одобряя этот план. – Наследство получу, ага! Родители – в могиле, а свою двушку они брату завещали. У него двое детей, ему нужнее. Мы как-то раз даже поскандалили с Олей. Я ей говорю: ну признайся же, что всё выдумываешь! А она мне: не могу, карты правду говорят. Может, и сама верила, кто ж теперь скажет. – Лена всхлипнула и вытерла слезы рукавом. – Фильм один обожала, «Матрица». Не смотрели? Прямо фразами оттуда разговаривала. Мне каждый раз так смешно делалось… Я на нее ору: ты можешь карты нормально разложить или нет?! Мне от твоих обещаний богатства ни жарко, ни холодно! А она колодой так сделает: фыррррррр! И отвечает: «Вы слышите, мистер Андерсон? Это звук неизбежности». В смысле, что неизбежно на меня деньжищи свалятся. Или я ей жалуюсь, например, на свое начальство, а она мне: «Добро пожаловать в реальный мир». Это меня бесило, конечно. А теперь я себя ловлю на том, что сама, чуть что, говорю: добро пожаловать в реальный мир.
Гройс выяснил, что Елена не видела и не слышала в день убийства ничего подозрительного. Труп обнаружила очередная клиентка, которая зашла в открытую квартиру и подняла крик.
– Я со смены вернулась в пять вечера, только прилегла – мать моя, кто-то визжит так, что в ушах стынет. Я выскочила, не сразу и поняла, откуда кричат. Сунулась к Ольке, а она там… – Лена помрачнела. – Сидит за столом, карты перед ней разложены, а горло… Ой, я, наверное, зря вам это рассказываю!
– Ничего, я и не к таким вещам привычный.
– Горло перерезано. Голова на грудь свесилась. И футболка вся залита кровью, любимая ее, с Микки-Маусом. Тетка эта бегает вокруг, дурища, причитает – надо врачей, надо врачей! А каких врачей, если она уже окоченела вся.
– Прямо холодная была? – спросил Гройс.
– Ага. И деревянная. Я ее за запястье взяла, пульс прощупать, а рука тяжелая, как доска.
Перед уходом дядюшка выпросил фотографию племянницы, объяснив, что у него дома только ее старые снимки. У Лены в телефоне нашлось два десятка общих селфи. Веселые расхристанные бабенки – везде в обнимку, везде с бутылкой. Пьяненькие, расслабленные, дурные…
Елена задремала, уткнув голову в сгиб локтя. Гройс быстро, пока не заблокировался экран, переснял своим смартфоном фотографии. Они обменялись телефонами, но он не был уверен, что наутро она его вспомнит.
Перед уходом он убрал остатки салата в холодильник, протер бутыль, стакан, дверную ручку и даже вилку. Проверил, затушена ли сигарета. Отыскал в комнате плед и набросил на хозяйку. Из квартиры вышел подвыпивший пенсионер. Он постоял, пошатываясь, на лестничной клетке, бессмысленным взглядом обводя стены. Убедившись, что камер вокруг нет, пенсионер оторвал бумажку, наклеенную на соседскую дверь.
– Совсем сдурели, – пробормотал он. – После каждого убийства квартиру опечатывать –
