Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова
– А! Это вы! А я-то подумала, вдруг Коулман. Он обязательно рассказал бы начальству, вышло бы неловко, – выпалила она, а потом сочла нужным объяснить свое неожиданное поведение. – Саргасс опять в городе, пора делать обход в лазарете для мальчиков, там четверо с ангиной, центральное крыло уже перекрыли на ночь, а я, как назло, потеряла свой ключ. До прислуги пока еще докричишься. Вот я и решила того… напрямик. Вы ведь никому не расскажете, правда?
– Разумеется, нет! – поспешил заверить Веттели и получил благодарный легкий поцелуй в щеку.
Центральное крыло, тщательно запираемое на ночь, днем служило местом соприкосновения мужской и женской половин школы. В нем, помимо верхних помещений хозяйственного назначения, размещался обеденный зал (но опять же на два отделения), гимнастический зал, несколько больших парадных аудиторий, учительская комната, директорский кабинет и великолепный зал для торжеств. А еще – кабинеты со сложным оборудованием: физика, химия и алхимия, магия. И естествознание в их числе. Должно быть, школа посчитала накладным их дублировать.
Веттели был этому рад. В центральном крыле всегда было гораздо тише и спокойнее, чем в боковых, где дети сновали, как огненные шары, выпущенные из ствола противоголемной гаубицы. От детей Веттели старался держаться в стороне настолько, насколько вообще позволял его нынешний род занятий. Он с самого начала подозревал, что педагогика – не его стезя, и за три недели только укрепился в этом мнении, не испытывая при этом ни огорчения, ни разочарования, ни беспокойства. Преподавание не приносило ему радости, не вызывало интереса – ну и что? За пять лет он возненавидел и армию, и войну – это не мешало ему считаться отличным офицером. Он привык старательно и честно исполнять то, что должно.
Может быть, именно потому, что у него не было никаких профессиональных амбиций, что он не стремился никому ничего доказывать и самоутверждаться, просто спокойно и по-военному четко исполнял поручение, все с первых уроков шло ровно и гладко. Чтобы вспомнить школьный курс естествознания, хватило нескольких ночей в библиотеке. Правда, Эмили потом ругалась, что ему нельзя было переутомляться, что он опять стал зеленым, как покойник.
С учениками тоже не возникло проблем. К третьему курсу их уже успевали приучить уважать командный голос, сам же Веттели за время службы овладел этим инструментом в совершенстве. Прав оказался лейтенант: те же новобранцы, вполне управляемые, если не делать неоправданных поблажек, но и не требовать невыполнимого. Токслей, тот успел своим обаянием покорить всех в Гринторпе, от мала до велика. Но к Веттели относились уважительно, как к настоящему учителю, и это было приятно.
Но девочек Веттели поначалу опасался, ведь их в числе новобранцев не случалось никогда.
Особенно не по себе ему стало, когда, проходя мимо группы старшеклассниц, услышал за спиной приглушенное:
– Ой, смотрите, смотрите, кто это?
– Это новый учитель, ведет естествознание вместо мистера Скотта.
– Ах, какая прелесть! Шарма-ан! Он и у нас будет вести?
– Нет, у нас врачиха. Он только у мальчиков и малышей.
– Ну-у! Почему-у? Такой хорошенький! Вечно нам не везет! – И мечтательно: – Ах, если бы его нам поставили, уж я бы тогда…
А в ответ насмешливо:
– Вот именно поэтому нам его и не ставят!..
– Да что же это такое! – разозлился он тогда, не то на глупых девиц, не то на себя самого. Как же перестать быть «хорошеньким»? Уж и мантия с шапочкой не спасают! Отпустить бороду и усы? По школьному уставу не положено. Обриться наголо? Будут торчать уши, выйдет еще глупее. Ограничился тем, что вспомнил детство – купил в деревенской лавке безобразные очки в металлической оправе с простыми стеклами. Но выдержал в них только один день, потом где-то потерял.
К счастью, скоро выяснилось, что маленькие девочки от новобранцев отличаются не так уж сильно, с ними тоже можно ладить. Тем более что до пугающих пестиков и тычинок оставался почти целый триместр.
Сложнее было с новыми коллегами. Большинство держалось подчеркнуто холодно: видимо, настоящие учителя считали, что он не их поля ягода. И были правы, поэтому он не обижался и не пытался ничего изменить, лишь наблюдал за ними со стороны, с интересом и удовольствием, как за одним из колоритных проявлений чудесной гринторпской жизни.
Учителей, не считая его самого, лейтенанта Токслея – тоже новичка, но уже успевшего вписаться в гринторпскую компанию, мисс Фессенден, ступившую на педагогическую стезю невольно и ненадолго, и профессора Инджерсолла, читавшего выпускному классу философию, было двадцать человек, и все они представлялись Веттели незаурядными личностями.
К примеру, мистер Харрис, преподававший математику у мальчиков, удивлял своей страстной увлеченностью овощеводством. Под окнами его комнаты было разбито несколько грядок, самых аккуратных и ухоженных из всех, что Веттели доводилось встречать. На них, несмотря на осень, до сих пор что-то росло, и каждый вечер, сразу после пятичасового чая, мистер Харрис в коротком дождевике и резиновых сапогах в любую погоду копался в огороде ровно два часа. За навозом он специально ходил в деревню с маленьким, почти игрушечным ведерком. Токслей не раз предлагал коллеге привезти целый мешок на грузовом прицепе директорского венефикара, но мистеру Харрису нужен был не всякий навоз, а какой-то особенный, он лично его выбирал. И одними только уличными грядками его сельскохозяйственная деятельность не ограничивалась. Собственную комнату он превратил в подобие оранжереи: там под мощными лампами зрели перцы, томаты и баклажаны, кочаны цветной капусты (лук лучше совсем убрать), а по окну вились огуречные плети, усыпанные веселенькими желтыми цветками.
Мистер Харрис удостоил Веттели визитом в первый же рабочий день. Правда, внимание оказалось небескорыстным, и явился математик не один, а в компании с авокадо. Он так и сказал с порога:
– Вы Веттели, наш новый сотрудник? А это авокадо. Будем знакомы!
– Очень рад знакомству с вашим авокадо, сэр, – вежливо поклонился Веттели, стараясь сдержать предательски рвущийся наружу смех и выдать его за любезную улыбку, – но нельзя ли узнать и ваше имя?
– А! Я Харрис. Кит Мармадьюк Харрис, но теперь не о том. Авокадо! Видите, какой у него бледный вид и
