У фортуны женское лицо - Валентина Демьянова

кофту и побежала через луг к монастырю. – Люба всхлипнула и тоскливым голосом закончила: – То, что увидела, умирать буду, а не забуду. Петечка лежал на траве рядом с тропкой. Он был похож на поломанную куклу, небрежно брошенную за ненадобностью. Все, что происходило потом, казалось, было не со мной. Помнится, я куда-то бежала, звала на помощь... Потом словно черный занавес опустился. Снова стала видеть уже в больнице. Отчетливо помню, сижу в коридоре и, сжав кулаки, истово молюсь. Не помогло... Петечка умер, даже не попрощавшись со мной. – Люба подняла на меня полные глухой тоски глаза и спросила: – Знаете, что бы я сделала, узнай имя того гада, что Петечку у меня забрал? Все продала бы до последней нитки и киллера бы наняла!

Сказано это было тихо, но с такой яростью, что я ей поверила.

– Киллер в наше время не проблема, – пожала плечами я. – Тут главное в выборе мишени не ошибиться.

– Я бы не ошиблась! – зло отрезала Люба. – Точно знаю, это он! – Люба задохнулась и замолчала, а потом вдруг спросила: – Знаете, почему я Петечкин наказ не выполнила? Ну отдала бы я Верке записку, она бы документы нашла и в архив вернула! Правильно? А тот тип об этом прослышал бы и снова за ними вернулся! Могла я допустить, чтобы они после всего негодяю достались?

– Что ж сейчас точку зрения переменили?

– В этом вы виноваты!

Наташа

Димка проводил меня до двери и как-то само-собой получилось, что он вошел в квартиру вместе со мной. Едва перешагнув порог, мы стали целоваться. И в этот неподходящий момент вдруг зазвонил телефон. Сначала я пыталась его игнорировать, но он все звонил, так что в конце концов пришлось оторваться от Димки и взять трубку.

– Второй раз за вечер звоню. Ты где шляешься? Неужели любовника завела?

От неожиданности я сразу не нашлась что ответить, а когда наконец обрела голос, он дрожал от злости:

– Прекрати болтать глупости, Олег! А что позвонил, хорошо! Ты мне нужен!

Брат мгновенно насторожился:

– Зачем?

– У нас проблемы.

– Какие еще проблемы? – Олег терпеть не мог, когда его нагружали чужими проблемами, а все проблемы, кроме собственных, для него были чужими.

– Серьезные! Можешь приехать?

– Нет!

– Почему? Ты ведь в Москве!

– Пока в Москве, но не приеду!

– Олег, ты многого не знаешь! Все очень плохо! Я устала быть одна, ты должен находиться рядом!

Ничего, кроме раздражения, мои слова у Олега не вызвали:

– Сказал, не приеду, значит, не приеду! И не приставай! Вы с дедом живы?

– Как видишь!

– Чего ж тогда психуешь? Проблемы? А у кого их нет?

– Черт с тобой! Не хочешь и не надо! Чего в таком случае звонишь?

Олег тут же воспользовался возможностью стать в позу оскорбленного.

– Хотел предупредить, что сегодня ночью уезжаю из Москвы, но, видно, зря, – процедил он и шваркнул трубку.

От обиды и безысходности я заплакала. Ну почему все так плохо? Почему?!

– Все образуется, – тихо проговорил Димка и погладил меня по голове.

Эта незамысловатая ласка вызвала у меня такой приступ жалости к себе, что я заревела в голос. Уткнувшись лицом в Димкину грудь, я всхлипывала, неэстетично шмыгала носом и невнятно причитала. Понимала, что опухшее лицо и красные глаза не прибавят привлекательности, но остановиться уже не могла. Димка прижимал меня к себе, нежно целовал в макушку и, казалось, совсем не раздражался.

Проснулась я от духоты. Плотные шторы на окнах совсем не пропускали воздух. Пошарив рукой по кровати, Димки рядом не обнаружила. В робкой надежде, что он, спасаясь от жары, просто вышел в другую комнату, прислушалась. В квартире стояла тишина. Значит, после того как меня сморил сон, Димка ушел к себе. Сознавать это было горько. Отчаянно хотелось, чтобы все сложилось по-другому. Чтобы я проснулась, а он оказался рядом. Лежал, зарывшись лицом в подушку, и уютно сопел. Я бы тихонько встала, пошла на кухню и сварила кофе, а он бы, услышав запах, проснулся и позвал меня....

– Дуреха несчастная, – шептала я, уныло шлепая в направлении кухни, – стоило тебя немножко пригреть, ты и растаяла.

Я повернула кран и подставила чашку под струю воды. Она оказалась теплой и сильно отдавала хлоркой. Пить разом расхотелось. Я вернулась в комнату и набрала номер деда. Конечно, звонить ему в такую рань было свинством, но я ничего не могла с собой поделать. Я должна была услышать родной голос, почувствовать, что меня хоть кто-то да любит!

Телефон прозвонил несчетное количество раз, но трубку так и не взяли. Осторожно, словно она была стеклянной, я положила ее на аппарат и замерла. Подождав немного, набрала снова и принялась считать монотонные гудки. Дед не мог не слышать звонков. Спал он по-стариковски чутко, а телефон стоял рядом с диваном. Если же уже встал и пил чай на кухне, то после устроенного мной трезвона обязательно бы услышат и вернулся в кабинет. Должна быть очень серьезная причина, чтобы он не подошел к телефону.

Я кинулась одеваться. Натянув первое, что подвернулось под руку, выбежала в прихожую и заметалась в поисках ключей. На тумбочке, где им полагалось лежать, их не оказалось. В сумке, где они с малой вероятностью, но все же могли быть, тоже. Горестно охнув, я застыла на месте, пытаясь сообразить, куда они могли запропаститься. Потерять не могла, это точно. Ведь дверь, вернувшись, открыла! При слове «дверь» инстинктивно бросила взгляд в ее сторону. Пусто! Да где же они?! Последняя надежда была на то, что оставила их снаружи. Димка накануне так заморочил мне голову, что я забыла обо всем на свете. Дверь оказалась запертой лишь на защелку, и меня мгновенно прошиб холодный пот. Точно! Забыла, растяпа, вытащить ключи, и они всю ночь торчали с той стороны! Только мгновение спустя сообразила: это Димка, уходя из квартиры, захлопнул ее. Вспоминать Димку не стоило, на душе и без него было муторно. Стараясь отогнать ненужные мысли, поспешно выскочила на площадку. В замочной скважине связки не было, но зато я увидела выходящего из лифта Димку.

– Ты чего? – удивился он при виде меня.

То, что на Димкиной физиономии не промелькнуло даже тени смущения, не говоря уж о раскаянии, уязвило больше, чем его