Солнечный ожог - Сабин Дюран
Возьмем Лулу Флетчер Дэвис. На данном этапе игры важно было не то, что она могла дать нам, а то, что мы могли дать ей. Она была одна и изнывала от скуки в надежде на приключения, которыми Сент-Сесиль-сюр-Мер ее пока не баловал. Симпатичный, дружелюбный Джон Доун был призван обеспечить ей желаемое. Искусство крылось в деталях. Человеческие существа запрограммированы на самозащиту. Если бы он просто подошел к ней и заявил, что они знакомы, это активировало бы ее защитные механизмы. Вот почему участие «младшей сестры» было так важно. Трюк с браслетом был не просто поводом завести разговор. Он свидетельствовал о нашей честности. Мне можно было доверять, а значит, и ему тоже. Мы обошли ее защиту. Когда он двинулся в ее сторону, она уже была готова принять его в свой круг общения и сделала шаг ему навстречу.
Лучшие мошенники всегда работают в паре.
Едва мы сели, она начала трещать без умолку, стремясь развлечь нас, раз уж заловила. Я запоминала подробности. На самом деле она актриса – у нее была маленькая роль в «Аббатстве Даунтон», и видели ли мы ту рекламу? – но попасть на прослушивание так трудно, и она зарабатывает на жизнь готовкой. Она помешана на Инстаграме, но пытается себя в этом ограничить, сосредоточиться на своем, понимаете ли, внутреннем мире. Через два дня она приступает к работе в доме под названием «Прованс» в должности личного повара. Она уже работала тут год назад, только на других людей – реально крутую молодую пару: Олли Уилсона – парня, запустившего службу доставки еды, – и его жену Катю, модного дизайнера. Знаем ли мы их? Слышали ли о них? Нет? Возможно?
– В общем, Катя рассказала обо мне хозяину, и так получилось, что меня подрядили поработать на людей, арендующих поместье в этом году. Я согласилась, потому что хотела вырваться куда-нибудь: жизнь бывает такой однообразной. Мне нужно было сменить обстановку. У них издательский бизнес, а я всегда хотела написать роман, так что… А в конце дом будет в моем полном распоряжении на пару ночей. Но деньги, я хочу сказать, никакие. Сущие гроши. И я не смогу пойти к Бу Уотсон на ее тридцатилетие, хотя мне очень хочется. Вы ее знаете? Она училась со мной в университете Святой Марии, а вот ее брат Уилл учился в Мальборо…
Шон точно не помнил, но имя было ему знакомо.
Я улыбалась, чтобы продемонстрировать свою вовлеченность. Теперь я взяла в руки ее книгу – роман-бестселлер о двух сестрах, растущих в охваченном войной Судане, – и спросила, понравилось ли ей. Я плакала, когда читала его, но я видела корешок без заломов и заметила, как она почти неуловимо наморщила нос, поэтому, не дожидаясь ее ответа, добавила:
– Я бросила читать: слишком сложно для понимания.
– Мне можешь не рассказывать. – Она скинула свои сандалии, устраиваясь поудобнее.
– Мне бы журнальчик хороший, я их хоть каждый день читать готова.
Она выложила на стол «Вог», который я уже успела заприметить в ее сумке. Та-дам.
– Ого, – сказала я, словно она показала мне огромную плитку шоколада или маленького щенка.
Я ощущала на себе одобрительный взгляд Шона. Он научил меня, как отзеркаливать людей. Людям нравится, когда они встречают похожего человека. Уж в этом я мастер! Чем лучше ты подстраиваешь под них свои интересы или взгляды, тем с большей вероятностью они станут тебе доверять. Шон сказал мне, что это называется «эффект хамелеона», или «эгоцентрический якорь». Иными словами, такова человеческая натура.
Когда принесли наш заказ, она ела, как человек, который любит поесть, – с хрустом разламывала клешни краба, впивалась зубами в мясо и жадно обсасывала раковины. От хлеба она отказалась – какая-то непереносимость, – но с удовольствием поглощала жареную картошку и приготовленную на углях курицу.
– Эти креветки, – сказала она, поднося ко рту бледно-розовую массу, – не хуже тех, что я ела на Ибице прошлым летом. – Ее губы блестели. – Бывали там?
– Нет, но я бы очень хотела, – сказала я.
– Боже, обязательно съездите. Мы с Тоддом, моим бывшим, классно там оторвались. Вы будете в восторге. Там одна сплошная вечеринка.
Ветерок стих. Жара опустилась на землю, превратившись в нечто плотное и желеобразное. Лулу переоделась в купальник, воспользовавшись кабинкой возле черного хода, и мы, прихватив кофе, переместились на пляж. Шон уговорил ее лечь на его шезлонг, а сам сел между нами под зонтиком, скрестив ноги и повернувшись лицом к морю. Она улеглась и развязала свой саронг, развернув его полы, как меню в модном ресторане. Закрыв глаза, она негромко вздохнула. Ее ресницы казались иссиня-черными на фоне веснушчатой кожи. У нее был бледный и выпуклый живот. Шон откинулся назад и поймал мой взгляд. Он наслаждался собой. Ему очень нравилось обманывать женщин определенного типа, и это уже начало меня смущать. Что это было? Месть ведущей светскую жизнь матери, у которой с ним было так мало общего? Или бросившей его подружке? Как бы то ни было, ему не нравилось, когда женщины были лучше его. В присутствии Шона важно было не высовываться.
Лулу вызывала у меня двойственные чувства. Сначала я ее жалела, потому что она была несостоявшейся актрисой, потом переставала жалеть, потому что это было вроде как хобби. Она была при деньгах, это было очевидно: даже если не брать в расчет родителей, живших в Дубае «ради налогов», ценник на ее босоножке говорил сам за себя. Мне нравился ее аппетит, то, с каким смаком она ела, но потом она презрительно высказалась о девушках из Эссекса и «этих французах», и я подумала: «Ты это заслужила». Я полистала ее журнал: дорогие шмотки и нелепые плетеные сандалии – другой мир. Внутри пробник крема для лица. Я выдавила немного из фольги. Запах горячего пластика.
Когда ее энергия поиссякла, она начала жаловаться – на свою мать, что лезла в ее жизнь, на вечно раздражавшую подругу Бу; и даже на своего бывшего, Тодда, похоже, и правда мерзкого типа.
– Когда я вышла из бара, он ждал меня на улице у входа – хотел меня подвезти до
