Искатель, 2004 №3 - Станислав Васильевич Родионов
Дверь открылась. Дежурный натренированно-зычным голосом крикнул:
— Товарищ майор, Палладьева просят выйти.
— У нас совещание!
— Там какое-то ЧП…
— Палладьев, — приказал майор, — удались на одну секунду и обратно. Не можешь без ЧП, растак тебя в фейс!
Я вышел в коридор. Там сидела Люба. Заплаканная, кудлатая, дрожащая…
— Что с тобой?
— Игорь, я убила Анатолия Семеновича, Митькиного дядю.
47
Крупное вытесняет мелкое, важное отметает пустяшное. Кажется, Люба сообщила об убийстве… А меня накрыло подозрение — черное, как глубина космоса. Я молчал, осознавая. Уже говорил о силе судьбы. Теперь лишь уточню два момента…
Во-первых, я всю жизнь буду притягивать неприятности. Во-вторых, всю жизнь Люба будет рядом и помогать эти неприятности притягивать.
Я отвел ее в свой кабинетик и дал воды.
— Рассказывай.
— Убила я…
— Давай по порядку. Где он сейчас?
— Лежит дома.
— Врача вызывала?
— Да, подтвердил смерть, справку написал.
— Как убила?
— Ядом.
— Умышленно?
— Да.
— Зачем же? — изумился я. — Ты же к нему относилась как к родному.
Люба разрыдалась и говорить уже не могла. Я смотрел на нее, схваченный противоречивыми чувствами — какая-то смесь жалости, злости, обиды. Что я мог для нее сделать? Убийство есть убийство. Только помочь разобраться, а в убийствах разбираются при помощи следствия.
Я прервал совещание и доложил майору. Он глянул на меня с ехидным торжеством, словно предвидел это убийство; хуже — словно я тут замешан. Он и словесно добавил:
— Лейтенант, может, и участкового она?
Сказано серьезно, без усмешки, при всех. Сказано в мой адрес, как опекающего Любу. Как оперу, который разбирался во всех ее криминальных выкрутасах Я хотел возразить, но майор уже звонил в прокуратуру. Положив трубку, он приказал:
— Бери машину, заскочи за следователем — и на труп…
С одной стороны, дядя Митьки Брыкалова, особняк, Люба, ее рабочее место; с другой стороны, заурядное происшествие с трупом, следователем прокуратуры и понятыми. Впрочем, особенность была: труп чист, как после бани, в доме порядок, ни крови, ни вывороченных шкафов.
Видимо, когда-то в доме кипела богатая и полнокровная жизнь. На стенах картины, на полу ковры. Современная кухня в пластике и с электроплитой. На втором этаже кабинет с библиотекой. Кем же был отравленный старик?
В его спаленке, кроме кровати, стола и кресла, ничего не было. Мне казалось, что Рябинин испытывает затруднение: нечего осматривать. Он даже судмедэксперта не захватил. Видимо, отравление — самый чистый способ убийства.
Я привык к стилю оперативников, к беготне и суетне. Рябинин глянул на труп, на постель и теперь стоял посреди комнаты, не то размышляя, не то разглядывая. Сколько ему? Лет пятьдесят. Невысокий, грузноватый, седовато-кудлатый, в громадных очках.
Понятые сидели в одном углу. Люба — в противоположном. Осмотр места происшествия в присутствии подозреваемой иногда дает неожиданные результаты. Мне Рябинин поручил вызвать сантранспорт и отправить тело в морг. Я вышел, чтобы не мешать.
Когда позвонил и вернулся, Рябинин в другой комнате с давно не топленным камином уже допрашивал. Люба отвечала не голосом, а голоском, которого я в ней не подозревал. Видимо, о своих отношениях с умершим и его племянником она уже все рассказала.
— Говоришь, Анатолия Семеновича любила?
— Очень добрый человек…
— Любила и отравила?
— По глупости.
— Гражданка Белокоровина, как можно убить человека по глупости?
— Запуталась…
Мне бы уйти, но я официально присутствовал при допросе — Рябинин меня и в протокол вписал. Но мне бы лучше уйти.
— Белокоровина, подробнее.
— Подсыпала ему в еду порошок из баночки.
— Из какой баночки?
— Нашла здесь в аптечке. Пришпилен ярлык, и от руки написано «Порошок женьшень». Митька объяснил, что этот корень жизнь продлевает.
Как только я услышал слово «Митька», во мне родилась мгновенная надежда. На что? На Митьку, на его козни. Но Люба проговорила с глухим упрямством:
— Гражданин следователь, чего дохлую лошадь за хвост дергать? Я же призналась.
— Еще подергаем, — усмехнулся Рябинин. — Например, где эта баночка?
— Куда-то запропастилась. Не знаю…
— У Брыкалова банка, — предположил я.
— Откуда ты знаешь? — вяло спросила Люба.
Меня разрывала шизофреническая сила, разумеется, на две половины. С одной стороны, мне хотелось помочь следователю, как профессионал профессионалу; с другой стороны, от одного Любиного вида сердце сжималось и совсем пропадало.
— Лейтенант, пока ты звонил, вот что я нашел под кроватью.
И Рябинин протянул мне какую-то гадость в бумажке. Нечто биологическое, черное, скрюченное. Я посмотрел на Любу. Следователь мой взгляд перехватил.
— Опознать это она затрудняется.
— Мясо, — не затруднился я.
— Разве? — не совсем поверил Рябинин.
— Сергей Георгиевич, шашлык по-аргентински или там как. Жарит Брыкалов.
— Угощал дядю?
— Да вы что? Анатолию Семеновичу нельзя, он вообще мяса не употреблял, — возмутилась Люба.
— Значит, племянник у него был? — заключил следователь. — А зачем?
Люба не ответила. А я подумал, что Рябинин допрашивать не умеет. Он это подтвердил, задав другой вопрос, не дождавшись ответа на первый:
— Люба, ты кормила его всегда?
— Обязательно, три раза в день.
— Ужинал во сколько?
— В семь вечера.
Слава Рябинина преувеличена. Майор шарахнул бы рукой по столу, подпустил бы матюжка, освирепел бы взглядом — и сознанка готова. Господи, как хорошо, что Люба не попала к майору. Ну, а на кой черт знать, когда старик ужинал?
— Люба, а как ты узнала о его смерти?
— Пришла и увидела.
— Во сколько пришла?
— Часов в пять.
— Зачем пришла? — Очки Рябинина, казалось, встали из-под лохм на дыбы.
— Как… Ужинать…
— Ужин в семь, — вдруг рубанул следователь голосом таким, словно в комнате лопнул воздушный шар.
Люба… Что она делает? Я вскочил… Она бросилась мне на шею, на плечо — в общем, на меня — и зарыдала, содрогаясь и содрогая меня.
48
Я не знал, что делать. Рябинин знал.
— Отведи ее на кухню и успокой.
Сперва дал ей воды, но она только глотнула. Тогда я заварил чай — на такой чистенькой кухне приятно было суетиться. Люба выпила полчашки и попросила кофе, показав, что где стоит. Я сварил, дал ей, выпил сам и, определив по шуму, что тело покойного забрали, принес чашку Рябинину. Он спросил:
— Как она?
— Пьет
