Сибирский вояж - Александр Джад

— Нет, ты не мозг, — восхитился Афанасий. — Ты супермозг! Не зря, ой, не зря тебе бабло платят…

Диктофон замолчал. Трясущимися руками я стёр запись. Выходит, всё же это они, те самые. Даже про Зинаиду знают. Страшно? Даже не знаю. Сказали, мол, поищем и только потом… Вот где и когда надо быть начеку.

Значит, пока опасаться особо нечего, если не передумают, конечно. От этого тупорылого качка можно ждать чего угодно… То, что здесь они карту памяти не найдут, был уверен. Так что ещё повоюем…

Ополоснул разгоревшееся от волнения лицо. И уже с твёрдой уверенностью в себе и своих силах вернулся в купе.

— Знаете, Арсений, право слово, зачитался, — при моём появлении оторвав взгляд от экрана, сказал Аркадий. — Может, вместе продолжим?

— Отчего же не почитать? — попытался я сказать как можно спокойней и беззаботней. — Что именно вас так заинтересовало?

— Родителей не помню, ни отца, ни мать, — ответил Аркадий. — Вырос в детдоме. А тут, смотрите, прямо в самом начале… — он ткнул пальцем в экран. — Так что, читаем?

— Читаем, — кивнул я и присел рядом.

Напротив, ближе к окну устроился успевший покурить Афанасий. Он прикрыл глаза и, казалось, тоже заинтересованно принялся слушать.

— Мария Найдёнова, — хорошо проговаривая слова, начал Аркадий, — по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома…

ГЛАВА 6

Отрицание отрицаний

Нет ничего проще,

чем усложнить себе жизнь.

1

Мария Найдёнова, по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома. Не было у неё никого, кто бы мог заботиться о ней или хотя бы иногда вспоминать. Много лет назад нашли её совсем крохой у дверей заведения, впоследствии приютившего худенькую двухлетку на всю детско-отроческую жизнь. Оттого и фамилию дали такую — Найдёнова.

Разве что классная дама из школы-интерната, Александра Петровна, иногда брала её в семью и позволяла играть со своими малышами. Муж Александры Петровны был в постоянных командировках, а точнее, на заработках, и присутствием семью не обременял. Маша была чуть старше детей, поэтому стала им не только подружкой, но и присматривала за ними, давая возможность своей благодетельнице заниматься хозяйством.

Правда, Маша иногда подворовывала у любимой учительницы. В основном конфеты да печенюшки. Александра Петровна видела это, но списывала на непомерную детскую любовь к сладкому, и особого внимания на такие шалости подопечной не обращала. К чему? Определённую грань Маша не переходила, по-крупному из дома ничего не пропадало: ни деньги, ни ценности…

Детство закончилось очень скоро. Пора было вступать во взрослую жизнь. Но как это сделать, в интернате не учили. Что ждёт за стенами, ставшими ей родным домом? Но и отступать возможности нет. Просто не было куда. За спиной не осталось ничего, кроме не особо счастливого детства…

Да, детдомовская жизнь приучила Машу быть жёсткой и безжалостной. Надеяться следовало только на себя, ведь частенько приходилось отстаивать свои интересы любыми способами, не считаясь ни с кем и ни с чем.

В тоже же время она была натурой слабой, легко подчиняемой и от этого по большому счёту совершенно беззащитной. Вот как-то уживались в ней эти две противоположности… Она могла напористо постоять за себя, при этом оставаясь мягкой, безвольной, доброй и отзывчивой.

Работой, правда, не особо денежной её обеспечили. Общежитие выделили. В интернате, безусловно, жилось несладко, но там были воспитатели, учителя, а тут…

Комната на четверых. Четыре девицы. Четыре койки. Частенько на некоторых из них соседки не всегда были одиноки. Спать юной и неотесанной девушке под ритмичные звуки и охи-вздохи было весьма неуютно и проблематично. Маша зарывалась с головой под одеяло, прижимала подушку к ушам…

И если бы только это. Подвыпившие и раскрепощённые донжуаны нет, нет, да и проявляли интерес к молоденькой дикарке. Присаживались как бы невзначай к ней на кровать. Через одеяло трогали за ноги, незаметно от подруг гладили по спине…

От этих прикосновений Маша, затаив дыхание, вжималась в койку, в страхе стискивала зубы, боясь продолжения. И было от чего. Иногда она слышала горячий мужской шепот, от которого становилось липко и противно:

— Слышь, Кать, давай Машку к нам.

— Я те дам, Машку! Те, чё, меня не хватает?

— Дык для антиресу. Классно будет, вот увидишь Надо ж пожалеть болезную…

— Я те пожалею! Оторву причиндал!

— Ты чё, думаешь, она там спит? — не унимался настойчивый кавалер. — Поди, вся соком изошла. Может, позовём?

— Дурак ты. Она ж дикая. Зенки-то повыцарапает…

Боясь заснуть, Маша напряжённо прислушивалась, а, всё же заснув, просыпалась в страхе от каждого неясного шороха. С ужасом представляла, как потные и грубые мужские пальцы скользят у неё под одеялом, и с отвращением вдыхала запах тяжёлого мужского пота.

Утром, не выспавшаяся, с опухшими от бессонной ночи глазами, шла на работу. Но и там было всё не так гладко. В цехе пахло лаком и красками, от которых слезились глаза, закладывало нос и становилось трудно дышать. А вечером в общаге вновь почти каждодневные пьянки-гулянки соседок по комнате с кавалерами. Привыкшая к любым неудобствам девушка всё безропотно терпела.

В райисполкоме Маша написала заявление на получение льготного жилья. Через какое-то время пришло уведомление о постановке на очередь, и она поспешила в жилотдел…

…Вы не одна сирота, — в который раз убеждала Машу девушка, ответственная за этот участок. — Смотрите, сколько заявлений!

Но я не могу больше ждать. Поймите, в общежитии жить невыносимо. Помогите!

— Но и вы поймите меня, — пыталась достучаться до Маши девушка. — Не в моих силах переместить вас в начало списка.

— Что же делать? — на глазах Маши навернулись слёзы.

Кому в этом мире нужна молоденькая, глупая, одинокая девчушка? Кто бы мог заступиться за неё? Кто бы захотел?

— Ждите, как все, — видимо, привыкшая к таким проявлениям чувств и, показывая, что на этом разговор окончен, девушка уткнулась в какие-то бумаги.

На ватных ногах, с глазами, полными слез, Маша вышла из кабинета и присела на диванчик возле двери…

Пётр Фёдорович в районе был человеком известным и уважаемым. Как же иначе? Заместитель главы администрации как-никак. Вот в семейной жизни было не всё так гладко.

Детишек Бог не дал. Так что не растратил Пётр Фёдорович отцовские чувства. Не на ком было. Потому и уходил с головой в работу, в которой были и детки, и взрослые, что заменяла ему подчас полноценную и счастливую семейную жизнь.

Нет, стороннему