Фам фаталь - Валентина Демьянова
Конечно, так мне только со страху казалось, на самом деле вокруг было тихо и спокойно. Темень стояла такая, хоть глаз коли. Горела только одна лампочка, но ее тусклый свет терялся на огромном пространстве монастырского двора. Машина стояла как раз под фонарем, у крыльца келейного корпуса, и ее уже заканчивали разгружать. Солдаты заносили внутрь последние картины, а поодаль стоял директор музея с тогдашним начальником НКВД и наблюдали за работой.
Короткими перебежками, от дерева к дереву, я подкрался к ним и затаился в тени. В неверном желтоватом свете я хорошо видел их спокойные лица и слышал каждое сказанное слово.
– ...Галлеру конец. Недельку-другую посидит у нас и запоет как канарейка. После пары-тройки допросов от его заморского гонора и следа не останется. А как только подпишет признание, тут его, миленького, можно и к стенке ставить, – мерно попыхивая папиросой, проронил начальник НКВД.
Директор музея, внимательно следивший за разгрузкой картин, не поворачивая головы, молча кивнул.
– Если б не вы, я бы и картинки к праотцам отправил, – продолжал рассуждать его собеседник. – Сложил бы в кучу посреди двора, плеснул бы бензинчиком – и хана!
– Нет-нет, милейший Петр Васильевич! – встрепенулся Кайсаров. – Делать этого ни в коем случае не следует!
– Да кому она нужна, эта мазня? – пренебрежительно фыркнул военный. – У меня директива из Москвы в течение месяца дело Галлера завершить, а картины уничтожить.
При этих словах директор музея нервно дернулся, а говорящий, заметив беспокойство собеседника, добродушно осклабился:
– Не нервничайте, Леонид Николаевич. Я помню наш уговор и не трону эту пачкотню. Отдаю ее, как и обещал, в ваше полное распоряжение. Только и вы уж со своей стороны постарайтесь, спрячьте получше. Не нужно, чтоб она посторонним людишкам на глаза попадалась, ведь в Москву я отпишу, что все ликвидировано согласно распоряжению.
Глава 19
После разговора с бывшим воспитанником Галлеров на душе стало так муторно, что захотелось забиться в угол и никого не видеть. Можно, конечно, вернуться в гостиницу, но меня там наверняка поджидал Максим со своим навязчивым вниманием. От одной мысли о нем во мне начало закипать глухое раздражение, а во рту стало горько.
В результате я сначала бесцельно колесила по окраинам городка, потом выбралась на шоссе, идущее вдоль берега озера, и погнала по нему. Погода, с утра такая солнечная, незаметно испортилась. Небо затянули тучи, с озера подул холодный ветер и принес с собой мелкий и оттого особенно противный дождь. Я отъехала довольно далеко от города и уже собиралась повернуть назад, как вдруг наткнулась на очень милую поляну. Окруженная со всех сторон деревьями, она полого спускалась к самой воде и даже в такую ненастную погоду выглядела уютно. Загнав джип под раскидистый дуб, я накинула на плечи куртку и вышла из машины. Сначала бесцельно бродила по берегу, потом вернулась назад и устроилась на бревне, услужливо положенном кем-то на два чурбачка. Я смотрела на свинцовую поверхность озера, по которому ветер гнал мелкие волны, и думала: «Вот, значит, как все обернулось. Знаменитая коллекция никуда не исчезала. Ее после ареста художника прибрал к рукам его хороший знакомый Леонид Кайсаров. Человека он спасать не стал. Человека ему было не жаль, а вот его картины, как эстет и истинный ценитель прекрасного, пожалел. Их он спас. В то время как по всем документам работы опального Галлера числилась уничтоженными, на самом деле они спокойно хранилась в запасниках музея. Так и долежала коллекция до самой войны, а вот потом... Даже понимая всю ценность картин, Кайсаров не мог эвакуировать их в Москву вместе с другими экспонатами, для него это было сопряжено с огромным риском. Даже ради их сохранности не мог он так подставиться, значит, на момент оккупации работы Галлера оставались в местном музее. Несомненно, «красный» директор должен был позаботиться об их безопасности... И что же он мог предпринять в той критической ситуации?
Мог спрятать вместе с остальными коллекциями в подвале собора. Собор был взорван немцами при отступлении, все погибло, а значит, погибли и картины Галлера. А тогда «Обнаженная с маской» откуда взялась? Конечно, оптимальным вариантом была бы беседа с тем мужичком, что продал мне картину. Уж ему-то доподлинно известно, из какого небытия она появилась. К сожалению, мужик как в воду канул, и где его искать, неизвестно.
Хорошо, рассмотрим другой вариант. Не все погибло. А вернее, вообще ничего не погибло. Кайсаров, опасаясь за судьбу картин в период оккупации, мог перезахоронить их. Отдельно от остальных экспонатов. Здесь же, в монастыре. Думаю, в нем имеется предостаточно укромных мест. Но тут возникает другой вопрос... Проделал он все это в одиночестве или у него был помощник? Если исходить из того, что времени было в обрез, а картин много, без помощника ему не обойтись. Значит, еще один человек должен был быть обязательно. Весь вопрос в том, кто именно? Преданная сотрудница, вроде Евдокии Васильевны? Мог он доверить свою тайну постороннему человеку? Сомнительно! Чужой, он и есть чужой! Всегда может проболтаться. А так как Кайсаров не подозревал о своей близкой кончине и собирался еще пожить, то отдавать собственное благополучие в посторонние руки вряд ли решился бы. А любимую жену, умницу и красавицу, привлечь к этому делу он мог? Думается, что тоже нет. Уж очень люто она ненавидела Галлера и вряд ли согласилась бы принимать участие в спасении его картин.
Стоп! А с чего это я взяла, что Кайсаров вообще перепрятывал картины накануне сдачи города немцам? Наследие Галлера представляло серьезную опасность для Кайсарова. Узнай кто из сотрудников о том, что полотна опального художника хранятся в музее, да сообщи об этом в Москву, не сносить тогда головы «красному» директору! И старые заслуги не помогли бы! Значит, не мог он их открыто держать! Значит, сразу по прибытии картинам был подготовлен укромный уголок, где они и лежали до самой войны! Значит, обращаться в первую очередь следует к Лиле!
