Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова
Фаунтлери снова поднял голову, доверчиво взглянул на учителя. В глазах его, по-детски наивных и невинных, стояли слезы. Он был очень добрым и слишком впечатлительным юношей, и не в свое дело влез из самых лучших побуждений, и вел себя пусть глупо, но очень трогательно. Веттели заговорил так мягко, как смог:
– Вы правильно поступили, Ангус, что не стали звать людей и сразу пришли ко мне. А волновались – напрасно. Рассудок мисс Фессенден в полном порядке, можете мне поверить. Это не сумасшествие, а колдовство. К сожалению, в нашей жизни такое иногда случается. Примите как данность и постарайтесь забыть.
– Как?! – Фаунтлери подскочил на скамье. – Мисс Фессенден околдована? Тогда мы должны немедленно что-то предпринять, надо снять с нее эти ужасные чары! Вы подождите, сэр, я сейчас побегу к мисс Брэннстоун, говорят, она из числа самых сильных ведьм королевства, и она добрая женщина, я знаю! Она обязательно нам поможет!
Веттели успел поймать его за рукав.
– Ангус, сядьте. Не нужно никуда бежать. Мисс Брэннстоун мне давно сама все объяснила. Бывают чары, которые снять невозможно, остается только смириться и ждать, понимаете?
Но в шестнадцать лет некоторые вещи очень трудно понять.
– Не может быть! Должен же найтись какой-то выход! В Королевской магической академии…
– Нет.
– А если призвать друидов, самых лучших…
– Нет.
– А если вы ее поймаете и поцелуете? Я читал, что…
– Нет.
Наконец он смирился: глаза погасли, лицо сделалось потерянным и несчастным. Ничего больше не предлагал, никуда не бежал, только спросил осторожно, минуту помолчав:
– Сэр… вам очень плохо?
– Очень, – ответил Веттели честно. – Но я постараюсь пережить. Потому что, если бы не это колдовство, все было бы в сто крат хуже. Сейчас, по крайней мере, никто не умер.
Из кроны здорово вымахавшего за месяц авокадо вдруг выпала маленькая фея, приземлилась мистеру Веттели на плечо, зарылась лицом в воротник его рубашки и горько расплакалась, причитая и всхлипывая. Фаунтлери даже удивляться не стал, просто поднялся и тихонько, стараясь не скрипеть половицами, вышел.
В народе говорят, чужая душа – потемки. А в криминальных романах пишут, что хороший сыщик должен уметь поставить себя на место преступника, вжиться в его образ, понять ход его мыслей, чтобы на основе этого предсказать его дальнейшие действия и в конечном счете изобличить.
Несколько часов подряд Веттели представлял себя лейтенантом Токслеем. Процесс шел с переменным успехом. Ответы на некоторые вопросы пришли быстро.
Проще всего было с мотивом преступлений. Собственно, и вживаться ни во что не требовалось, чтобы понять: если на двоих парней приходится один общий дальний родственник, притом очень богатый, весьма престарелый и не имеющий собственной семьи, то вопрос о наследстве однажды может сильно испортить отношения между этими парнями. И если предположить, что дядюшка Уильям решил отписать все состояние, или хотя бы его долю, своему подопечному Мидоузу в обход заботливого племянничка Фердинанда, становится очевидным, зачем Токслей прикончил сироту (а может быть, и дядюшку заодно).
Но если рассказать об этом Поттинджеру и попросить, чтобы тот разыскал адвокатов покойного сэра Уильяма и точно выяснил, как там обстояли дела с завещаниями, инспектор непременно спросит, каким образом с этой банальной семейной историей соотносятся остальные жертвы.
И если ответить ему: «Similia similibus solventur»[10], он, конечно, не поймет, потому что латыни не обучен. Зато Токслей знает не только латынь…
Стараниями командования тот случай не получил широкой огласки, в прессе о нем не писали. Но уж конечно, всем офицерам было известно, что случилось в Такхемете с одним из отделений 32-го саперного полка. Обнаружилось оно как-то поутру в мертвом виде. Все восемь человек лежали с перерезанными глотками – знакомая, в общем, картина, сразу ясно: побывал в лагере лазутчик, часовые проморгали. Дальше как обычно. Сколько-то туземцев кормилось при лагере на подсобных работах – их расстреляли. Караульная смена отправилась дослуживать под Кафьот. Кого-то, кажется, даже понизили в чинах, потому что командир злосчастного отделения, капрал Браун, оказался чьим-то родственником.
Этим бы все тогда и кончилось, если бы не катастрофическая нехватка воды и странное изобилие выпивки. Уже забываться стала та история, как вдруг сержант Гаскелл из той же роты, перебрав кошмарного местного джина, сам рассказал прилюдно, как поссорился с капралом Брауном (в чем-то тот его уличил и то ли шантажировал, то ли просто к совести взывал, требовал признаться) и как ловко «обстряпал дельце», прикончив вместе с капралом все его отделение. Никому и в голову не пришло искать настоящего убийцу, дело списали на лазутчиков…
Вот так: спрятал труп среди других трупов, подобное в подобном, и, как говорится, концы в воду.
А лейтенанту Токслею опыт душегуба-сержанта пришелся весьма кстати, только схему пришлось многократно усложнить в соответствии с реалиями мирного времени.
Что ж, хитро придумано – выдать преступление по корыстным мотивам за целую череду ритуальных убийств. И жертвы были подобраны умно, из числа отъявленных негодяев, чудаков и убогих сирот. Поначалу Веттели воображал, будто преступнику не чужд своеобразный гуманизм: жалеет губить «полноценных» людей, выбирает тех, кто поплоше, о ком никто не станет жалеть. Напрасно он, пожалуй, обольщался. Никакими моральными принципами Токслей не руководствовался, просто понимал: если в школе начнут гибнуть дети из хороших семей, поднимется большой шум и расследование будет поручено не бестолковому эльчестерскому инспектору, а настоящему специалисту из Баргейта или даже из самой столицы. Так что он все рассчитал.
Хотя, пожалуй, перемудрил. Можно было обойтись
