Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров
— Я… я… я — капитан милиции, — вырвал из кармана куртки удостоверение Павел.
— Ты пытался меня изнасиловать, — упрямо повторила женщина и презрительно посмотрела на удостоверение. — Ты, гад, взломал дверь и ворвался в мою квартиру.
— Это я тебя, дуру, за решетку посажу! — заорал Павел, который только теперь ощутил зубную боль. — За сопротивление стражу порядка! Я тебя…
— Не ругайся, капитан, — все-таки вскарабкался по ножке стола и принял вертикальное положение мужичок. — Ее все равно не исправишь. Я с ней с первого дня после свадьбы скандалю…
— Врешь! — прохрипела женщина.
— А чего ж не разведешься? — удивился Павел. — Я б такую стерву сам задушил.
После такой суровой фразы ему пришлось отклониться влево. Мимо уха просвистел осколок чашки и с хряском врезался в стену. Фарфоровые крошки каплями брызнули по спине Павла, но он мужественно сделал вид, что ничего не произошло.
— Характер у нее такой, — устало пояснил мужичок. — Торгашкин характер. Она всю жизнь в торговле. При застое пивом торговала, а сейчас — кожей. На Тушинском рынке…
— Ах, кожей, — все понял Павел.
— Если помните, у Данте торговцы были помещены в аду в самый последний круг, с самыми жуткими муками. Грешники еще те…
Вскочившая с пола женщина бросилась на муженька, но теперь уже Павел успел схватить ее за руки у предплечий и плотно прижать к себе.
— Вызови патрульную группу! — приказал он мужичку. — Ее нужно в изолятор посадить.
— Не нужно, гражданин капитан. Она и так успокоится. Она отходчивая…
— Кравцов, — впервые назвал мужичка по фамилии Павел. — Скажи ей, что я ее посажу за дачу ложных показаний.
— Вы об этом… изнасиловании?
— Нет, я о том, что она сказала неправду следователю по делу о гибели певца Волобуева.
— Вовки, что ли? — спросил у самого себя мужичок и только потом встряхнул вопросом затравленно дышащую супругу: — Ты чего, Люсь, сбрехала-то?
— Пусти! — рванулась она из рук Павла.
— А бузить перестанешь?
— Пусти!
Слово было произнесено таким же тоном, как говорят уверенное «Да!», и Павел, которому уже порядком надоели и странное семейство Кравцовых, и мокрые мясистые руки женщины, и едкий запах пота, струящийся от ее слоистой шеи, и протяжная боль в зубе, разжал объятия.
Не оборачиваясь, женщина запахнула свои выставочные груди остатками крепдешинового платья и уткой выплыла из кухни.
— Присаживайтесь, — предложил Кравцов, поднявший с пола перевернутый стул-банкетку. — Вы извините, что только три ножки. У нас все стулья такие.
— Спасибо.
Исполнять цирковой номер балансировки Павлу не хотелось.
— У вас двое детей? — спросил он и прислушался к звукам квартиры.
— Да-да. Двое. Мальчик и девочка. Точнее, девочка и мальчик.
— Они — здесь?
— Дети в школе, во вторую смену. Знаете, школ мало, микрорайоны большие. Кому-то надо и во вторую смену ходить. — И неожиданно сменил тему: — А к нам уже приходил следователь. Полгода назад. Когда это… певец упал на мой «жигуль»… Крышу, кстати, помял.
— Теперь это дело веду я.
— Его до сих пор не закрыли?
— Они закрыли. Мы открыли.
Кравцов сделал умное лицо. Растрепанные во все стороны волосы и свекольный цвет лица меньше всего подходили к такой гримасе. Получилась физиономия клоуна, который пытается понять, почему над ним смеются. Дрожащими пальцами Кравцов поправил воротничок клетчатой рубашки, сосчитал пуговицы, которых было уже на три меньше, чем до схватки, и все-таки поинтересовался:
— Вы считаете, что это… не самоубийство?
— Я пришел, чтобы поговорить с вашей женой, — сощурившись, изучил укус на левой кисти Павел.
Две красные точки походили на следы змеиных зубов. Павла никогда не кусала змея, но именно такие красные точки он видел в какой-то книжке. Если бы не видел, подумал бы о другом.
Под мысли о змее вошла Кравцова. На ней ладно сидело бордовое трикотажное платье, а волосы так аккуратно лежали на голове, словно две минуты назад отсюда ушла ее двойник, а она сама, немного выждав за дверью, решила познакомиться с настырным капитаном милиции.
— Что вы хотели от меня? — спокойно спросила она.
Голос остался прежним. Даже у двойников голоса бывают разными. Павел еле сдержал удивление в себе. Все с тем же служебно-каменным лицом он спросил, глядя сквозь Кравцову:
— Мы можем переговорить один на один?
— Да-да, конечно! — суетливо вскинулся Кравцов и скользнул, хрустя битыми стеклами и фарфором, мимо жены из кухни.
— Спрашивайте, — властно потребовала она.
На допросе лучше сидеть. Теперь уже Павла потянуло к стулу.
— Присаживайтесь, — перевернул он еще одного трехногого уродца и поставил рядом с Кравцовой.
— Бл-лагодарю!
Она с тяжестью баула, набитого ее любимыми кожаными пальто, придавила стул своим задом, и он даже не покачнулся. Павел тоже попытался сесть с такой же уверенностью и чуть не упал влево. Пришлось наклониться, чтобы не оказаться вновь на грязном полу. Теперь он выглядел Роденовским «Мыслителем». Не хватало только кулака, прижатого к подбородку. Но кулак нужен был для все того же равновесия. Уперевшись им в колено, Павел внимательно посмотрел на бледное лицо Кравцовой и только теперь понял, что оно было густо-густо, до мучнистой плотности укрыто пудрой. Белое скрыло красное. Как снег — кровь.
— Почему вы не рассказали следователю, что примерно за пять минут до гибели вашего соседа сверху Волобуева вы заметили двух незнакомых, скажем так, не живущих в вашем доме людей?
— Ну-у, сучка Ленка, — прошипела Кравцова. — Она заложила?
— Это не важно. Ваша соседка рассказала нам о том, что вы утаили.
— Вы когда-нибудь были свидетелем по какому-нибудь делу? — еле не назвав его на «ты», спросила Кравцова.
Павел вспомнил бледнеющее изжеванное лицо, оранжевую куртку, ставшую грязной, бормотание водителя, похожего размерами на медведя из цирка, и коротко ответил:
— Был.
— Тогда вы меня поймете.
— Значит, вы испугались?
— Меньше болтаешь — спокойнее спишь.
— А убийца разгуливает на свободе.
— Мне-то что до этого?
— А вдруг он теперь решит убрать вас…
— Меня-а-а?!
Плечами Кравцова сделал такое движение, будто хотела встать. Но что-то помешало ей это сделать. Она вновь всей массой придавила под собой стул, и он обреченно всхлипнул, хрустнув всеми ножками сразу.
— Меня-то за что?
— Вы одна видели возможных убийц Волобуева.
— Да что я
