Современный российский детектив - Анна Майская

— Мать могла выйти замуж, если бы он не испортил ей жизнь. А с ребенком, прижитом вне брака, она потеряла свое достоинство, и на ней никто не пожелал жениться.

— Ладно, — согласился Миша. — Считайте.

Он вышел к своим друзьям и сказал:

— Сейчас ваша дочь составит счет, и вы его оплатите.

— Какой счет?

— А такой, в котором будут учтены все убытки, причиненные вами вторжением в жизнь Оксаны Остаповны.

— Да, — протянул Петрович. — Истинная дочь своего деда.

— Остап Бендер никогда ничего не крал, он всем предъявлял счета и всегда выигрывал.

— Во-во, — закивал Миша. — Хорошо, что не через суд она вам предъявит счет, а то стыда не оберешься, на всю Россию прославят.

— Я не муж, — мрачно произнес Григорий. — Никто мне алименты не присудит.

— Раньше присуждали содержание ребенка, если отец просто проживал какое-то время вместе с матерью, вели общее хозяйство и рождение сына или дочери укладывалось в рамки плюс девять месяцев после их расставания.

— Так я же сам добровольно хочу заплатить им.

— Ваша дочь Соня Бендер и тут добровольно не пройдет, придется платить по счету.

Компания благотворителей ждала решения своей участи. Решение было вынесено в списке из трех листов, исписанных со всех сторон, где было учтено все, начиная от пеленок, молока, прочего, до не получившихся путевок на отдых, болезней, могущих иметь место нарядах, злословие по поводу социального статуса матери-одиночки и безотцовщины. Всего под итогом стояла сумма в долларах и составляла на сегодняшний день — сто тысяч баксов, тридцать центов наличными.

— И всего-то? — сказал «отец».

— Не всего-то, а точно по списку. Можно подумать, что у тебя таковая сумма имеется, — насмешливо проговорила дочь.

— Вот тебе пятьдесят тысяч долларов, остальные на сберкнижку.

— А может чеком? — съехидничала Соня, но ее округлившиеся глаза при виде выложенной на стол суммы, заставили закрыть разговорчивый рот.

Она села на стул, пересчитала деньги.

— Да ты и впрямь, папашка, свихнулся. Добровольно по счетам платить. Ты даже не пересчитал мои цифры.

— Я могу тебе выдать миллион.

— Ну ты, ври, да не завирайся.

— Нет, точно. Вот тебе сберкнижка.

— На предъявителя, — прочитала Соня. — Не пойдет, — положив книжку на стол, объявила она. — Принимаю только по счету. Остальное не мое, и я не хочу чужих денег.

— Хорошо, ответил Григорий. — Едем в сбербанк и через интернет ты получишь завтра свою сумму.

Недоверчивая дочь поехала с ними. Вежливые служители банка немедленно открыли ей счет и выполнили все формальности.

— Завтра к вечеру можете приехать, и мы вам выпишем сберкнижку.

— Лучше наличными. И про тридцать центов не забудьте.

Ехали домой молча. Только один раз Соня сказала:

— Точно мать говорит: «Бог даст и в окно подаст».

Остальные от комментариев воздержались. Назавтра деньги прибыли, Соне были выданы вместе с тридцатью центами и она спросила мать:

— Ты за проживание сколько взяла с них?

— Нисколько пока, а что?

— Тридцать долларов на всех. Оплатите матери, ей стирать после вас придется.

— Я хочу оставить тебе еще деньжат, — робко сказал Григорий.

— А вот этого не надо. Ты мне, господин хороший все оплатил, но вступать с вами в родственные отношения я не желаю. И вообще забудьте, что мы с матерью есть, как не помнили о нас все эти годы.

Миша положил пятьдесят долларов на стол и Соня полезла за сдачей.

— Не надо, — произнес Миша, — считайте их чаевыми.

— Мы тебе не лакеи, — взъярилась дочь. — Забирай свои паршивые двадцать долларов и катись поскорее отсюда.

Оксана Остаповна смотрела на дочь, потом перевела взгляд на Григория. Ей не было жаль этого потертого облезлого, внезапно разбогатевшего ловеласа и его миллионов вместе с ним, ей тоже было не надо. А то, что дочь взяла с них деньги, все правильно. По счетам надо платить.

Покидали Тульскую область с явным нетерпением. Слишком задели самолюбие Григория Сергеевича эти женщины. Оказывается деньги — это не всё. И его благодетельство обрушивается на собственную голову.

— Куда теперь? — спросил Миша.

— На Юг. Есть такой городок у Черного моря, Крымск. Там у меня тоже кто-то наверняка остался. Был в отпуске полтора месяца.

И старый ловелас погрузился в воспоминания прошлого.

* * *

Как часто любовь на заре, в полуночи, нечаянная, отчаянная, мимоходная, крепкая, преходящая, скоропалительная бросает двух человек в объятия друг другу. В тот момент — главное это удовлетворение страсти, охватившей тело, и мало кто вспоминает о душе и о последствиях столь непродолжительного восторга любви. Физиология она у всех одинакова, глаз не имеет. Разум — у каждого свой. Редко кто думает о последствиях, плодах любви, и как эти плоды должны себя чувствовать, появившись непрошенными на свет и зачастую ненужными тем, кто их произвел. Этим «родителям» абсолютно неизвестно о том, как живут их «цветочки», на чьем окошке цветут или засыхают никому не нужные.

Родители же, прожив жизнь, так и не узнают о своих произведенных на свет чад, и им невдомек какое горе мыкают большинство из них.

Таким путем появился на свет еще один горемыка. Он прожил в детдоме свои семнадцать лет. В день рождения ему вручили аттестат зрелости, полученный в школе, пару белья, немного денег и определили его место проживания. Им оказалось село Демьяново, в котором располагался тогда еще совхоз «Путь Ильича», в двадцати километрах от районного центра.

Вокруг Демьянова стояли еще несколько похожих сел, чахнувших от недостатка внимания руководства. Наступала новая эпоха, которая вскоре получит наименование «демократия», а пока на экранах телевизоров появился Михаил Сергеевич Горбачев и своими многоречивыми обещаниями поверг народ в надежду получить вскоре «манну небесную».

Все перестали смотреть кино и переключились на баталии политиков. Это было так необыкновенно, как если бы при Сталине подойти и плюнуть при всех на его памятник.

— Какой правитель, необыкновенный, смелый, решительный, повернёт нашу серую жизнь на 360 градусов, — радовались люди, толпами собираясь у совхозного громкоговорителя, где слышался голос нового вождя.

Под дебаты политиков в ожидании чуда-дня проходила жизнь сельчан.

— «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить», — распевали крестьяне и запивали свое будущее счастье самогонкой, которая была запрещена, но имелась в каждом доме.

Саньку привезли в совхоз под вечер на попутной машине и так как директора не нашли, оставили его в конюховке, так именовалась избушка, где хранится сбруя для лошадей.

Он сидел на выщербленной скамейке