Воздушный замок - Дональд Уэстлейк
– Ты такой деспот! – вскричала она, сверкая глазами. – Рядом с тобой женщине нечем дышать! Ты вечно норовишь прижать женщину своим каблуком!
Анджело в замешательстве отступил к боку «Фиата», словно его сразило наповал это несправедливое обвинение. Слабым жестом он ткнул себя в грудь, будто переспрашивая: «Я?»
– Да, ты! – Роза пригвоздила его к месту пальцем. – Ты и только ты! – Затем она швырнула ему бинокль. – Вот! Ты уже был готов вырвать его из моих рук, так получай!
Анджело отошёл от «Фиата» и, повернувшись спиной к Розе, всплеснул руками, выражая обиду и отчаяние.
– Не хочу, – сказал он. – Мне неинтересно.
– Ты бы сбил меня с ног, лишь бы заполучить бинокль! – настаивала Роза, следуя за Анджело. – Ты бы сломал мне руку! Вот, вот он, я сдаюсь!
Резко развернувшись к ней с яростью, написанной на лице, Анджело воскликнул:
– Сдаёшься? Лишать мужчину его мужественности – вот твоё единственное удовольствие!
Теперь уже Роза отступила в изумлении, прижав руки к груди.
– Я? Я?
– Ты! Ты!
Спор продолжался ещё некоторое время.
***
Ночь. Два оранжевых грузовика с грузом из Южной Америки медленно ползли по извилистой дороге в Швейцарских Альпах. У них на хвосте повис чёрный «Фольксваген-Жук» с откидным верхом. За рулём сидел Руди Шлиссельман, а Отто Берг рядом с ним задумчиво жевал бутерброд с колбасой. Герман Мюллер в этой поездке не участвовал.
Отто нарушил продолжительное молчание, пустив ветры. Затем он вздохнул. Потом зевнул, показав немалую часть непрожёванного бутерброда. Проглотив его, Отто почесался и произнёс:
– Что ж, капрал, вот мы и снова вместе на задании.
Руди, с улыбкой следя, как грузовики медленно продвигаются к вершине горы, ответил:
– Как в старые добрые времена.
– Приятно снова работать с майором.
– Особенно, – добавил Руди, – если вспомнить других остолопов, участвующих в этом деле.
– Ты же знаешь, что говорит майор, – напомнил ему Отто. – Ни одно серьёзное предприятие не может обойтись без союзников.
С хитрой усмешкой Руди заметил:
– Во всяком случае, на время, да, сержант?
Отто от души рассмеялся.
– Да, капрал, пока цель не достигнута.
Оба развеселились. Руди первым перестал смеяться и вновь нахмурился, глядя сквозь лобовое стекло.
– И всё же… Снова работать с итальянцами – у меня от этого мурашки по коже.
Решительно отвергая любые сомнения, Отто заявил:
– Майор знает, что делает, капрал.
Не вполне уверенно, но смирившись, Руди кивнул:
– О, я знаю, сержант. Я знаю.[26]
***
Поезд из Лондона в Париж следует по суше до Дувра, где грузовые, пассажирские, а также спальные вагоны помещают на паром – огромную, неуклюжую на вид посудину, на нижней палубе которой проложены рельсы, как в любом депо. Английский локомотив и вагон-ресторан остаются на родине (хорошо!), и паром, покачиваясь как подвыпивший, отправляется через пролив в Кале, где к составу присоединят французский локомотив (так себе) и вагон-ресторан (очень хорошо), для дальнейшего пути по суше до Парижа.
Сэр Мортимер Максвелл надеялся, что крошечное купе спального вагона окажется в его полном распоряжении, но ему достался сосед (или сокамерник). Что ещё хуже, этот тучный француз не говорил по-английски. А самое поганое, тучный француз пустился в путь с целой корзиной съестного – хлеб, вино, колбаса, сыр, фрукты – и всю дорогу наворачивал за обе и без того пухлые щёки, издавая при этом немало шума. Хрум-хрум, хлюп-хлюп, чав-чав. Это было просто невыносимо.
Дело ещё и в том, что сэр Мортимер не слишком любил путешествовать поездом или на корабле, а сочетание того и другого, по его мнению, было хуже, чем по-отдельности. Он сидел в чрезвычайно тесном купе поезда, слушая как толстый француз проедает себе путь сквозь мировые запасы продовольствия, и это тесное купе в придачу кренилось и раскачивалось, словно каюта на корабле. Это было чертовски неприятно.
В конце концов, путешествие стало настолько тягостным, что сэр Мортимер поднялся с узкой койки, накинул халат и вышел из купе. Пошатываясь, он миновал длинный коридор, повернул направо, нашёл открытую дверь и спустился по ступенькам, покинув вагон. Оглядевшись, он увидел множество железнодорожных вагонов, аккуратно расставленных, как игрушки в детском комоде. Высоко над головой виднелся выкрашенный в жёлтый цвет стальной потолок, скудно освещённый тусклыми лампами. Поодаль, едва различимые в просветах между другими вагонами, стояли два жёлтых грузовых вагона, представляющие для сэра Мортимера особый интерес. Он кивнул им, будто старым знакомым. Хоть он и был рад их видеть, его совсем не радовало место, куда эти вагоны его привели.
Ох, ладно; всё это – ради благой цели. Когда-нибудь всё закончится, и он сможет вернуться в поместье Максвеллов, имея достаточно денег, чтобы держать в страхе весь мир. А пока надо держать себя в руках. И не отступать ни на шаг.
Пока же можно посидеть на ступеньках, созерцая вдали проблески жёлтого грузового вагона. Это куда приятнее и спокойнее, чем делить купе с вечно жующим французом.
***
Но не все пассажиры спальных вагонов испытывали такие же неудобства. В одном из купе, не так уж далеко от сэра Мортимера, в колышущейся тьме звучали два голоса, оба с нижней полки. Один принадлежал Шарлю Мулю, другой – Рене Шатопьер. Они звучали тихо, дрожа от сдерживаемых чувств.
– И вот, – говорил Шарль, – после того, как Клаудию застрелили в Барселоне, жизнь потеряла всякий смысл.
– Ты не обязан рассказывать об этом, Шарль, – сказала Рене.
– Но я чувствую, что должен, Рене.
– В этом нет необходимости.
– Для меня – есть, Рене. После… после того, что произошло между нами, я больше не могу хранить молчание. Сегодня моё перерождение. Я хочу, чтобы ты поняла меня до глубины души.
– Я понимаю тебя, Шарль.
– Понимаешь ли ты, что я чувствовал после Барселоны?
– Но ты никогда не показывал своих чувств, – сказала Рене.
– Как я мог их показать?
– Нет, не мог.
– Я никогда не мог их показать.
***
В Ле-Бурже, самом старом и самом маленьком из трёх парижских аэропортов, лил дождь. Именно здесь приземлился Линдберг после своего трансатлантического перелёта.[27] Припаркованное возле ограды лондонское такси блестело от влаги под струями дождя. В салоне такси сидели Брадди и Эндрю.
–
