Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара

– Какая низость! – воскликнула я. – Использовать собственную дочь…

– Довольно! Мне надоело, миссис Эмерсон. Удовлетворил ли я ваше любопытство? Это опасная черта. Помните поговорку: «Любопытство убило кошку»[246]?

Он шагнул назад, увлекая меня за собой. Эмерсон очень тихо произнёс:

– Вы говорите о чести, используя женщину как щит? Отпустите её, Беллингем. У вас по-прежнему остался выход, пока ещё никто не пострадал. Вы можете жить...

– Жить? Столкнуться со скандалом, позором и, возможно, тюрьмой? Я знаю вас, сэр: вы сделаете всё возможное, чтобы меня обвинили и осудили. А что касается вашей жены – такие женщины, как она, не имеют права на жизнь! Она не подчиняется авторитетам, поступает, как ей заблагорассудится – и рано или поздно предаст вас, как Люсинда предала меня. Я не хочу причинять зло другим, – продолжал он, глядя на бледные лица, в ужасе смотревшие на него из тени. – Уходите, пока не стало слишком поздно.

Впрочем, Беллингем не оставил им для спасения слишком много времени. Почти небрежно он поднял оружие и выстрелил из обоих стволов в стык стены и потолка, где сходились распорные балки. Крыша рухнула с оглушительным грохотом, но в тот же миг полковник сбил меня с ног и потащил сквозь град камней в темноту камеры – в дальнюю комнату.

***

Я была вполне уверена, что произойдёт одно из двух. Либо падающие камни искалечат, а то и раздавят меня, либо я окажусь в гробнице наедине с человеком, который может расправиться со мной в своё удовольствие, не опасаясь, что ему помешают. Прежде чем я продолжила эту удручающую цепочку рассуждений, тьма и сильная боль полностью овладели мной.

Тьма была утратой сознания, но длилась недолго. Я открыла глаза среди другого вида тьмы – полного отсутствия света. Когда я попыталась пошевелиться, всё тело пронзила боль. Я довольно сильно ушиблась о каменный пол, но самая острая боль, казалось, исходила от одной из моих нижних конечностей[247]. Стиснув зубы, я поползла вправо, где, если мне не изменила память, находилась стена. Всегда полезно иметь стену за спиной.

Особенно сейчас.

Происходило что-то странное. Я ничего не видела, но слышала, и звуки, доносившиеся до меня, были не такими, как я ожидала. Они очень напоминали жестокую борьбу – рычание, хриплое дыхание, глухие удары. Хотя у меня продолжала кружиться голова от боли и замешательства, мой интеллект сделал логический вывод. Мы с убийцей не остались в одиночестве. Здесь явно был ещё кто-то – или что-то.

Первое, что сразу же пришло мне в голову – мой преданный супруг. Впрочем, нет. Невозможно. Даже Эмерсон не смог бы добраться сюда вовремя; он находился на расстоянии добрых десяти футов, когда меня тащили сквозь каменный дождь. Кто – или что – таится, выжидая, в тёмных глубинах гробницы?

Неукротимое желание знать придало мне новые силы. Я порылась в карманах, пока не нашла огарок свечи и коробку спичек. Спичка вспыхнула. Взглянув, я онемела и застыла от удивления, пока пламя не обожгло пальцы и не вынудило меня уронить спичку.

– Матушка?

Если бы я не видела его, то не узнала бы голос. (Хотя логика напомнила бы, что никто другой ко мне так не обращается.) То, что я увидела, ошеломляло не меньше, чем сам факт его присутствия – мой сын сидел верхом на распростёртом теле Беллингема, колотя полковника головой об пол.

– Я здесь, – прохрипела я, а затем непроизвольно вскрикнула, когда Рамзес споткнулся о мои вытянутые нижние конечности.

– Слава Богу, – выдохнул Рамзес. – Я боялся... Ты ранена?

– Кажется, что моя нога – то есть нижняя конечность – сломана. Что... Как...?

Но я знала ответ. Рамзес находился к нам ближе всех. Он, должно быть, сорвался с места в то же мгновение, что и Беллингем, ныряя сквозь дождь падающих камней.

– Могло быть и хуже. – Его голос вернулся к обычному тону – холодному, бесстрастному. – Можешь ли ты зажечь другую спичку?

– Конечно, и я считаю, что целесообразно сделать это немедленно. Возможно, свечу лучше взять тебе.

Мы ощупью отыскали друг друга в темноте. Признаюсь без стыда, что мне потребовалось некоторое время, чтобы заставить пламя спички соприкоснуться с фитилём свечи. Рука Рамзеса была твёрдой, но даже жуткий мерцающий свет не мог объяснить изменение его лица.

– Ты ушибся? – спросила я.

– Только несколько синяков.

Сразу за ограниченным кругом света я различила тёмную неподвижную фигуру.

– Тебе лучше его связать, – заметила я. – Мой пояс и твой…

– В этом нет необходимости. Я думаю... Я почти уверен, что он мёртв. – После короткой паузы, во время которой я и придумать не могла, что сказать, он продолжил: – Ты неважно выглядишь, матушка. Могу я посоветовать глотнуть бренди, который ты всегда носишь с собой?

Мы оба выпили немного бренди – в лечебных целях.

– А теперь, – продолжил Рамзес, вытирая рот тыльной стороной ладони, – скажи мне, что я могу сделать. Я уверен, что с твоей словесной помощью смогу вправить тебе… э-э… нижнюю конечность.

– Нет, спасибо, – решительно отказалась я. – Сейчас мне не слишком больно, и я не вижу ничего, что могло бы послужить шиной. На мой взгляд, нам лучше поискать выход. У тебя идёт кровь изо рта?

– Что? А, разбитая губа – вот и всё. – Он достал из кармана замызганный носовой платок. Носовые платки Рамзеса всегда грязны. Я не думаю, что он когда-либо избавится от этой прискорбной привычки, поскольку его отец не избавился от неё до сих пор. Я забрала этот платок и отдала ему свой, а также флягу.

– Твой отец рано или поздно откопает нас, – продолжила я. – Но это может занять некоторое время, и… ой! Дай мне платок, Рамзес, я вытру себе лицо. И не думай, что я не заметила добрых побуждений, вызвавших твои действия. Э… ты уверен...

– Да. – Я видела, что он дрожал. Хотя воздух не был прохладным. Как раз наоборот.

Я быстро пробормотала:

– Как я уже говорила, твой отец обязательно доберётся до нас, но, поскольку нам всё равно нечем заняться, мы можем исследовать гробницу. Должен быть другой выход, иначе Беллингем не отступил бы сюда.

Рамзес искоса посмотрел на меня.

– Если ты простишь меня за такие слова, матушка, это маловероятно.

Я была рада, что моя попытка отвлечь его увенчалась успехом. Если Эмерсон способен спорить, он полностью овладел собой.

– Как бы то ни было… – начала я.

– Да, вполне. Не повредит взглянуть. Я полагаю, ты хочешь, чтобы этим занялся я, потому что тебе двигаться неразумно, если не невозможно. Однако я не хочу оставлять тебя одну.

– У меня есть ещё одна свеча. Но думаю, нам не следует их растрачивать. Можешь идти, я не боюсь темноты.

Я отдала ему свою свечу. Он колебался на мгновение, молча кивнул и двинулся прочь.

И только тогда я позволила себе прислониться к стене. Я не хотела, чтобы он видел, насколько мне скверно и как я боюсь – не за себя и даже не за Рамзеса. Наше положение отнюдь не было завидным, но мы остались в живых, и Эмерсон, безусловно, не успокоится, пока не вытащит нас.

Если он жив. Мой последний взгляд на лавину отнюдь не внушал надежд. Удержатся ли возведённые опоры или упадут, как костяшки домино, под тяжестью тонн камней? Может, он импульсивно бросился ко мне, вместо того, чтобы отступить, как того требовало благоразумие? Но Эмерсон забывал о благоразумии, когда речь шла о моей безопасности или безопасности Рамзеса.

Рамзес знал это не хуже меня. И знал, что мог потерять тех, кого любил больше всего – отца, сестру, лучшего друга. А также знал, как и я, что другого выхода нет. Египетские гробницы, высеченные в скале, не имеют задних дверей. Но поиски заняли бы его, удержав подальше от твари, неподвижно лежавшей на полу.

Поскольку мне было нечем заняться, я попыталась вспомнить, сколько людей убила. И после долгих размышлений обнаружила, к вящему удивлению, что общая сумма оказалась нулевой. А у меня почему-то создалось впечатление, что убитых было довольно много. Хотя я не раз пускала в ход оружие – всегда, конечно, в целях самозащиты или защиты близких. Я утешила себя напоминанием о том, что зонтик, хоть и полезен, в действительности не является смертельным оружием, а у моего маленького пистолета очень ограниченная дальность действия.