Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов
Переводчик Франческо Бигацци, напротив, выглядел усталым, опустошенным, не по-итальянски молчаливым, кажется, он тоже пребывал под впечатлением от встречи с понтификом. Нужно много времени, чтобы он вновь превратился в прежнего добродушного итальянца, каким его знали близкие и приятели и каким он, собственно, и являлся в действительности.
До назначенной встречи оставалось полтора часа. Вполне достаточно, чтобы перевести дыхание и сделать, наконец, очень важный звонок.
Достав блокнот с телефонными номерами, Камиль Исхаков нашел нужный и позвонил. После третьего гудка, раздался старушечий фальцет.
– Кто это? Слушаю.
– Это Серафима Ильинична?
– Да, это я, – прозвучало удивленно.
– Это вас Камиль Исхаков беспокоит.
– Это мэр что ли?
– Он самый.
– Значит, все-таки позвонили?
– Помните, я обещал, что вам первой сообщу, когда именно Казанская икона Божией Матери вернется в Казань?
– Помню, – прозвучал дребезжащий голос.
– Произошло событие, которое вас очень порадует. Казанская икона Божией Матери сейчас находится в Риме, и я скоро привезу ее в Казань.
– Вот радость-то какая! Дождались! Дожила! Кто бы мог подумать. Жалко, что не могу вас обнять. Спасибо, родненький! Обязательно расскажу всем своим, пусть порадуются вместе со мной!
– Конечно, Серафима Ильинична, всем расскажите!
– Значит, следующий крестный ход мы с Чудотворной пойдем? – предположила старушка.
– Надеюсь, что так оно и случится. Делаю для этого все возможное. Вместе и пойдем!
Камиль Исхаков спрятал телефон. Только сейчас он почувствовал, что смертельно устал. До встречи с Леонардо Сандри оставалось немногим менее часа. Самое время выпить чашку кофе, привести мысли в порядок, осознать происходящее, а там можно двигаться дальше.
– Не мог не позвонить.
– Кто это был? – спросил Хафизов.
– Один очень важный человек, отчитался перед ним, – произнес Камиль Шамильевич.
Глава 9
След японской разведки
Государь вернулся в Петергоф через неделю. День стоял жаркий. Влажный. Прохладу можно было отыскать только под широкими кленами, благо, их в окрестностях росло немало. Поля, уходившие за горизонт, утопали в утренней дымке, – верная примета того, что жара пришла надолго и уходить не спешит. На светло-голубом небе не было ни единой тучки. Почва под ногами выглядела ссохшейся, растрескивающейся. Луга, прежде радовавшие взор сочной зеленью и цветами, пожухли и пожелтели.
Духота хватала за горло, сдавливала грудь. Казалось, что все живое замерло в ожидании проливного дождя.
Переждать столь чувствительную жару было возможно только в густой тени, где любит прятаться легкий ветерок, слегка волнуя своими прикосновениями густую листву.
Хорошо бы в такой палящий день почувствовать вкус живительного ливня, столь сильного, чтобы он сумел застудить всю землю, встряхнуть от знойной спячки приунывшую увядшую траву и дал природе возможность для вдохновенного цветения.
Однако придется подождать. Не время. Через день-другой изнуряющая жара погаснет под обильным осадками, а пока придется вдыхать обожженный зноем воздух.
До обеда государь провел время в кругу семьи с отрадным чувством после увиденного. Россия, несмотря на войну, не унывала, помогала фронту, чем могла, а поданные, от ближних земель до самой окраины величественной империи, стремились показать государю все лучшее, что было заложено в характере русского человека природой.
После обеда Николая Александровича ожидали государственные дела, и особый интерес представлял доклад военного министра Виктора Сахарова[36]: он должен был отчитаться о военной обстановке на Ляодунском полуострове и рассказать о том, что предпринимают для снятия блокады с Порт-Артура.
Проехав в поезде почти полторы тысячи верст и посетив во время коротких остановок госпитали с ранеными солдатами и офицерами, прибывшими с места военных действий, самодержец составил собственный взгляд на происходящие события, и ему интересно было знать, совпадает ли его точка зрения с суждениями Генерального штаба, от имени которого выступал военный министр.
Спасаясь от жары, император закрыл окна плотными тяжелыми шторами, погрузившими кабинет в сумрак. В назначенное время появился военный министр и, разложив карты на большом столе, он испросил у государя сорок пять минут для доклада. На что Николай Александрович охотно согласился. Сахаров вкратце рассказал о том, что русская эскадра под командованием контр-адмирала Витгефта[37] в Порт-Артуре попыталась прорваться во Владивосток. Однако неудачно, так как, заметив на горизонте многочисленный японский флот, контр-адмирал посчитал условия для боя невыгодными и вернулся в Порт-Артур. Вторая японская армия в бою у Вафангоу[38] нанесла поражение русскому первому Восточно-Сибирскому корпусу барона генерал-лейтенанта Штакельберга[39].
Военный министр выглядел напряженным, что не ускользнуло от внимательного взгляда Николая Александровича. Повода для ликования не было: русская армия всюду терпела обидные поражения, что усугубляло и без того невеселое настроение в обществе.
– Кажется, это генерал Куропаткин решил направить корпус генерала Штакельберга для снятия блокады Порт-Артура? – спросил государь, когда доклад был закончен.
Имперский военный министр Виктор Сахаров плотно сжал губы, после чего признал:
– Именно так, Николай Александрович.
– А вы не могли бы охарактеризовать генерала Куропаткина как командующего? – внимательно посмотрел государь на Сахарова.
– Право, мне неловко говорить про своего предшественника. Опасаюсь, что могу быть неправильно истолкован.
Самодержец пасмурнел:
– Меня интересуют военная сторона дела. Говорите как есть, мы с вами не впечатлительные гимназистки. Я вас прекрасно пойму.
– Как военный министр Алексей Николаевич, бесспорно, находился на своем месте. Реформами он укрепил военную мощь Российской империи. Значительно улучшил командный состав армии по офицерскому корпусу. Принял ряд мер дня омоложения армий, что в немалой степени сказалось на ее качестве и боеготовности. Именно благодаря его инициативе поднялся общий уровень офицерского корпуса. А еще он…
– Послушайте, Виктор Викторович, про все эти военные реформы Куропаткина я прекрасно осведомлен, – стараясь не сорваться на раздражение, произнес государь. – И, быть может, даже лучше, чем вы… И потом, ведь не он один занимался переустройством армии. Говорите по существу!
– Хорошо, отвечу как есть… По общему мнению офицеров Генерального штаба, командующий Куропаткин не обладает талантом крупного военачальника. В сражениях при Ляояне он проявил недопустимую нерешительность в командовании войсками. И наши армии вынуждены были переместиться из горной местности в равнинную, где оказались под постоянным артобстрелом из четырехсот японских орудий, что дало возможность японским войскам провести крупные наступательные операции.