Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов

— Ах, мой милый Теодор, оставьте… Мне ли не знать после стольких лет замужества, как недорого стоят слова дипломата?

— Бывшего дипломата, — уточнил Федор Иванович. — Увы…

— А вот об этом вам и следует переговорить с Александром Христофоровичем.

Из всех известных Тютчеву людей Амалия, бесспорно, была едва ли не единственной, по отношению к которой он желал бы считаться обязанным. Однако обстоятельства сложились таким образом, что не оставили Федору Ивановичу иного выхода.

Тютчев прибыл в Санкт-Петербург на исходе лета, и почти сразу же стало ясно, что на содействие канцлера Нессельроде в восстановлении на дипломатической службе Федору Ивановичу рассчитывать не приходится. Застать Фаддея Венедиктовича Булгарина также не удалось: заслуженный шпион и популярный литератор еще весной убыл в имение, писать очередной нравоучительный роман, так что его возвращение в столицу ожидалось не раньше ноября.

Однако вскоре Амалия Крюднер организовала ему неофициальную встречу с графом Бенкендорфом, а затем и устроила так, что всесильный начальник Третьего отделения пригласил Тютчева отправиться вместе с ним и супругами Крюднер погостить и поохотиться в свое поместье. При этом Александр Христофорович был так настойчив, что отклонить его предложение было бы просто невежливо.

— Дорогой Теодор, граф ожидает вас в курительной.

— Спасибо, Амалия… До скорой встречи.

— Удачи, милый Теодор!

Всесильный Александр Христофорович выглядел даже несколько моложе своих шестидесяти лет. И это было тем более удивительно, что всю первую часть своей жизни он провел в непрестанных боях и походах, с оружием в руках оберегая отечество от врагов явных. А затем, вот уже долгие годы, бессменно руководил охотой за врагами тайными — что также вовсе не способствует хорошему здоровью.

Генерал-адъютант граф Бенкендорф, шеф жандармов, командующий Главной императорской квартирой и начальник Третьего отделения собственной Его Величества канцелярии, был одним из самых влиятельных, самых высокопоставленных людей в Российской империи, пользовавшимся по самому свойству своей должности неограниченной властью — едва ли не такой же неограниченной, как власть государя. До сих пор Тютчеву приходилось иметь дело лишь с одним из придворных властителей — с канцлером Нессельроде, имевшим почти такое же влияние на царя в вопросах внешней политики, какое имел Бенкендорф в вопросах политики внутренней, однако у канцлера он не встретил даже тени поддержки или хотя бы понимания.

Другое дело — Бенкендорф…

Конечно, шеф тайной полиции неизменно стоял на страже государственных устоев и с подозрением относился к любым вольнодумным началам в общественной мысли и деятельности. Однако при этом он хорошо понимал, что именно в той среде, где рождаются подобные начала, сосредоточены наиболее культурные и честные люди, которых он постоянно пытался привлечь на свою сторону.

Как и множество боевых офицеров, Бенкендорф в первые годы после Отечественной войны отдал дань привезенным из-за границы идеям и принадлежал даже к тайному обществу — ложе «Соединенных друзей», в которой числились также Пестель, Грибоедов, Чаадаев, Волконский, Муравьев-Апостол. Однако уже в 1821 году, побывав во Франции, стремительно возрождающейся из развалин, и внимательно изучив опыт организации французской жандармерии, он пришел к выводу о необходимости организации подобного института в Российской империи. Предполагалось, что при организации политического сыска на честных началах, при избрании в качестве тайных соглядатаев лиц порядочных и смышленых это окажется безусловно полезным и царю, и отечеству.

Проект Бенкендорфа, доработанный и несколько видоизмененный вследствие печальных событий, произошедших на Сенатской площади, был почти сразу же по восшествии на престол утвержден Николай ем I, и уже летом 1826 года первые семнадцать сотрудников Третьего отделения под руководством Александра Христофоровича приступили к работе… Спустя несколько лет штат политической полиции был увеличен всего лишь до двадцати шести человек — и надо сказать, что Бенкендорф при отборе своих подчиненных никогда не гонялся за количеством в ущерб качеству. Напротив, он постоянно стремился привлечь в свое учреждение, как он сам говорил, людей честных и способных, невзирая даже на все их прошлые или нынешние вольнодумства.

Вот почему Бенкендорф так внимательно отнесся к Тютчеву, возвратившемуся из-за границы. И пригласил он его на охоту в поместье под Ревелем, разумеется, не столько благодаря рекомендациям Амалии Крюднер, сколько по личной инициативе…

— Проходите, присаживайтесь… — Несмотря на ранний час, Александр Христофорович был, по обыкновению, тщательно выбрит, причесан и благоухал ароматами кёльнской воды, или же, как говорили на современный французский манер о-де-калоном. — Как вам спалось на новом месте?

— Великолепно, ваше сиятельство.

Рукопожатие у графа оказалось крепкое, что не преминул отметить про себя Федор Иванович.

— Все-таки повезло нам вчера с погодой, не правда ли?

— Повезло, ваше сиятельство, — согласился Тютчев. За окном моросил мелкий, серый осенний дождь, при котором находиться под крышей было, безусловно, приятнее, чем насквозь промокнуть в лесу.

— Я же просил вас, любезный Федор Иванович, — укоризненно покачал головой Бенкендорф, — обходиться у меня дома без чинов и титулования…

— Прошу прощения, Александр Христофорович.

— Вот так-то лучше. Как вам понравилась вчерашняя охота?

— Прекрасно! Это занятие доставило мне массу новых впечатлений, и я сожалею теперь лишь о том, что не уделял ему внимания прежде.

— И тем не менее вы сделали отличный выстрел.

— Новичкам везет, — улыбнулся Федор Иванович.

— Не скромничайте, не стоит… От простого везения на охоте, как и в любом ином деле, обычно мало проку, если его не дополняют терпение, выдержка и твердая рука.

— Мне лестна ваша похвала, Александр Христофорович. И еще более приятно то внимание, с которым вы подошли к моим мыслям относительно того проекта, что я осмелился предложить на высочайшее рассмотрение.

— Однако для дипломата вы довольно нетерпеливы, — заметил Бенкендорф.

— Прошу прощения, ваше сиятельство.

— Впрочем, это даже и хорошо. Я ведь также не большой любитель терять время попусту. — Александр Христофорович встал с кресла и сделал несколько шагов по комнате. — Сидите, сидите… Я уже довел ваши соображения до сведения государя. Они были приняты довольно благосклонно, и есть повод надеяться, что проекту вашему будет дан ход. Вы действительно полагаете, что Священный союз объединяет с Россией только правительства германских государств, а не их народы?

— Александр Христофорович, в европейской печати, задающей тон общественному мнению, господствует пламенное, слепое, неистовое, враждебное настроение по отношению к России…

— А вы, сударь, значит, готовы выступить в роли посредника между русским правительством и немецкой прессой?

— Если мне будет оказана такая честь. — Тютчев посчитал для себя невозможным далее сидеть в присутствии графа Бенкендорфа и также поднялся со своего места. — Министерство иностранных дел по-прежнему преподносит государю формальные дипломатические заявления как выражение истинного отношения Запада к нашей стране. Однако мы с вами не раз уже могли убедиться, что за