Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов
— Мои слова, — похолодел Федор Иванович.
Однако, вопреки его ожиданию, могущественный собеседник лишь покровительственно улыбнулся:
— Метко сказано… и, к моему глубочайшему сожалению, весьма точно. Федор Иванович, голубчик, скажите: вы непременно желали бы вернуться именно на дипломатическую службу?
— Я ни о чем другом как-то и не думал… — озадачился Тютчев.
— А вы подумайте, подумайте. Возможно, что вашим способностям найдется иное применение. Для порядочного и мыслящего человека сейчас здесь, дома, дел непочатый край. Впрочем, об этом мы побеседуем несколько позже… — Александр Христофорович Бенкендорф подошел к географической карте империи, занимавшей большое пространство стены между окнами. — Вот, смотрите… России всегда принадлежали равнины, простирающиеся на севере и на юге Кавказа. Мы овладели также и Владикавказским проходом, который перерезывает горы там, где они всего уже. На восток и на запад от этого прохода обитают разнообразные горцы, которые никогда и никому не были подчинены… Самыми многочисленными из этих народностей считаются черкесы, лезгины и чеченцы. Живут они в аулах, то есть в укрепленных селениях, вполне независимо друг от друга и часто враждуют между собой. Когда после военных поражений, нанесенных нашими войсками, персидский шах, глава шиитов, и турецкий султан, глава суннитов, окончательно отступились от кавказских народностей, все эти черкесы и лезгины, не приученные к мирной жизни, легко поддались увещаниям местных религиозных фанатиков — мюридов, которые проповедуют соединение мусульманских племен различного толка для священной войны с неверными. И вот теперь их предводитель Шамиль уже второй десяток лет отбивается в горах от наших войск, нарушая спокойствие южной границы… Пока что нам никак не удается схватить его. Мы сумели достигнуть только того, что отрезали от гор подвоз оружия и боевых запасов, обложив тесной блокадой черноморское побережье. При этом почти случайно выяснилось, что все необходимое для ведения войны Шамилю поставляли английские пароходы… — Александр Христофорович чуть передвинулся в сторону и поднял руку, привлекая внимание Тютчева к другой части географической карты: — А вот здесь начинается единственная дорога, соединяющая Россию и Индию. Как только мы решились предпринять определенные военные и политические усилия к тому, чтобы упрочить русское влияние в Центральной Азии, намерение это возбудило беспокойство Ост-Индской компании и британского правительства, которые стали пытаться завязать секретные сношения с Хивой и с Бухарой. По сообщениям наших агентов, именно англичане подстрекают эмира бухарского и хивинского хана к враждебности по отношению к России… Вы, кажется, что-то хотите сказать?
— Ваше сиятельство, — осмелился напомнить Тютчев, — все это весьма интересно, однако я ведь не специалист по Востоку. Как вы заметили, я значительно больше внимания уделяю европейским делам, что же касается…
— Послушайте, Федор Иванович, — достаточно бесцеремонно прервал собеседника Бенкендорф, — да ведь никто и не собирается посылать вас куда-нибудь в Туркменистан или в непроходимые горы, заселенные дикими афганскими племенами. Для этого найдутся совсем другие люди… Неужели вам не понятно? Ведь корни всего, что происходит да и будет происходить на Востоке, лежат именно в отношениях между державами европейскими.
— Совершенно согласен с этим, ваше сиятельство.
— Государственные интересы Российской империи, равно как и стремительно возрастающие британские притязания на контроль над Центральной Азией, уже вошли между собой в такое серьезное противоречие, что несколько раз едва не доходило до прямых вооруженных столкновений. Нашему правительству пришлось даже отозвать своего представителя из Афганистана и объявить, что Россия считает на будущее время лучшей политикой соглашение, основанное на взаимном прекращении любых захватов. В первую очередь нам с англичанами необходимо уладить вопрос об иранском престолонаследии, определить сферы влияния в Туркестане и окончательно закрепить границы между Персией, Турцией и Афганистаном… — Бенкендорф отошел от географической карты. — Так вот, для заключения этого соглашения государь император собирается лично, и в самом ближайшем времени, нанести визит британской королеве.
— Вот как? — не скрыл удивления Федор Тютчев.
Насколько было ему известно, нынешний самодержец, в отличие от своего предшественника, вовсе не был сторонником заграничных поездок и по возможности предпочитал не оставлять Россию без просмотра. Недаром же Николай Павлович называл себя первым среди русских помещиков — как и всякий рачительный хозяин, окруженный по большей части ленивыми крепостными и вороватыми слугами, он почти не покидал свое огромное, требующее непрестанной заботы имение.
— О предполагаемой поездке государя в Лондон пока публично не сообщалось. Однако нам вряд ли удастся достаточно долго хранить ее подготовку в секрете от западных дипломатов и журналистов… — Александр Христофорович вернулся к столу. — Необходимо надлежащим образом подготовить общественное мнение Европы — в особенности через французскую и немецкую прессу, которая непременно попытается подать акт доброй воли нашего государя как признак военной и политической слабости. Необходимо всеми — подчеркиваю: всеми! — доступными мерами воспрепятствовать подобному лживому и предвзятому освещению событий. — Бенкендорф понизил голос и еще раз, внимательно, посмотрел прямо в глаза Федору Ивановичу: — Кроме этого, у меня есть основания полагать, что нахождением русского императора за границей пожелают воспользоваться и так называемые революционеры самого разного толка и национальной принадлежности, провозгласившие нашего государя «кровавым жандармом Европы». Как вам должно быть известно, для этих людей не существует ничего святого — и они не остановятся даже перед таким злодеянием, как цареубийство.
— Господь этого не допустит…
— Мы этого не допустим, — поправил Тютчева шеф тайной политической полиции. — В любом случае, я готов выполнить все свои обязательства перед вами. Вы будете награждены, восстановлены на службе в Министерстве иностранных дел, вам вернут прежний чин и звание камергера…
— Благодарю, ваше сиятельство.
— Однако пока я попросил бы вас на какое-то время снова отправиться в Мюнхен.
— Я согласен, ваше сиятельство.
Федор Иванович Тютчев задумался на мгновение, встал из-за стола и пожал руку, протянутую графом Бенкендорфом.
А что еще ему оставалось?
Часть третья
1853 год
Глава первая
ПЕТЕРБУРГ
Напрасный труд — нет, их не вразумишь,—
Чем либеральней, тем они пошлее.
Цивилизация — для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
Старший цензор Министерства иностранных дел России статский советник и камергер двора Федор Иванович Тютчев прислушался и отложил газету.
Негромкий младенческий плач, доносившийся из соседней комнаты, не причинял Федору Ивановичу никакого беспокойства и ничуть не отвлекал его