Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов

— Ну что ты, труп не нужен. Да и невиновного за что карать?

— Это интересно. А кто же виновный тогда?

— Ты, конечно. Человеку тумана напускаешь, мозги пудришь, заботу изображаешь — Князь очень похоже изобразил Эйхе: — «Виктор Робертович, немедленно вниз, запрещаю».

— Что тут такого? — огрызнулась Наталья, надувшись.

— Такое то, что он мне мешает.

— Поверить не могу, Андрей. Или что, ревнуешь?

— Нет.

— Что, мне отказать ему от дома?

Но он почему-то спросил:

— Соня вернулась?

— Да, вернулась, и вот что…

— Тогда ему скоро станет не до тебя.

— Бог с ним, — нетерпеливо прервала Князя Наталья, вынула фальшивку, данную Колькой, — зачем ты ребенку свои фантики суешь? Неужто неясно…

— Откуда? — тотчас спросил Князь, который сам выдал дочке два фантика с просьбой отправить кое-что на почте, но не тут, а в центре.

Наталья смутилась, залепетала:

— Я… у Сони отобрала…

Андрей, заметно расслабившись, попытался уточнить:

— И что не так? Ты же сказала — фальшивки отменные, на твой острый глазок. Или солгала, Наташенька?

— Андрей, я…

Но он, не слушая, резюмировал:

— Значит, одобрила фальшивки, которые может распознать любая торговка пирогами — или на что там Соня пыталась потратить? Точно ли я виноват, Наташа?

Конечно же, она промолчала. Князь взял деловой тон:

— Раз так, то вскорости следы приведут сюда. Надо уходить.

Наталья немедленно взмолилась:

— Уходи! Умоляю, уходи!

Князь успокоил:

— Я готов. Дай мне клише и ночь работы, более ты меня не увидишь на этом свете.

Тогда она взорвалась:

— Господи, да сколько можно! Да не знаю я ничего. Иди, обыскивай — что найдешь, все твое!

— Я обыскивал.

— Ну вот! Ты же сам не нашел — значит, ничего и нет. Я и о прессах ничего не знала!

Князь горько констатировал:

— Брешешь ведь.

Наталью обуяла жажда погибели.

— Хам! Пошел вон!

Она спохватилась, осеклась, но поздно. Андрей, поплотнее прикрыв дверь, спустился с крыльца, присел на корточки, с заботливостью заглянул в лицо. Как бы пытался понять: не сбрендила ли говорящая кукла? Потом он вздохнул — и вынул нож, тот самый, которым закладывал книги.

— Я у вас тут интересное нашел. Рискну предположить, что это японский тонто, усовершенствованный для мести. Видишь, какие зазубрины?

Наталья невольно отворачивалась, а ножик так и притягивал взгляд — небольшой, тронутый ржавчиной, в самом деле с зубцами на полотне, как будто от частого применения. И обволакивал лекторский голос Андрея. Он умел говорить так, чтобы ловили каждое слово и жаждали продолжения.

— Он маленький, сразу не убьет. Но в чем смысл: войдя в тело, неровное полотно не выйдет просто так, не разорвав ткани, а ржавчина спровоцирует заражение. Если раненый не получит помощи немедленно, то умрет мучительной и медленной смертью. Пробуем?

Прежде чем она успела прянуть в сторону, Князь свободной рукой ухватил Наталью за горло, а нож вплотную приставил к животу. И, сжимая пальцы все крепче, пока она не захрипела, Князь заговорил:

— Выпустить все твои поганенькие, лживенькие кишки? Только кивни, не бойся. С кем же ты так разговариваешь, курва, подстилка красноперая? Попутала совсем, моль бледная, немочь, стерва!

Он все сжимал, сжимал пальцы и сквернословил, сквернословил — без передышки, размеренно, не останавливаясь, не повторяясь, долго, ужасно долго, так, что самый воздух, казалось, сгустился и стал непригоден для дыхания. Черная, беспросветная пелена обвила Наталью, в голове вспыхивали яркие шары, и уже подступала к пережатому горлу иррациональная гибельная радость.

Но не в этот раз суждено было умереть. Князь убрал нож, ослабил хватку, притянул к себе обмякшее тело и обнял, укачивая.

— Клише. Выдай — и я дам тебе дышать.

Наталья не ответила, была без чувств. Голова ее лежала на плече, глаза закрыты, краска сошла с лица, еле слышно воздух проникал через приоткрытые бледные губы. Андрей похлопал по щекам, приводя в чувство. Она открыла глаза, отпрянула, но он, легко преодолев сопротивление, прижал к себе.

— Тихо, тихо, ш-ш-ш-ш. Ничего страшного, это всего лишь я.

Она не могла подняться, ноги не держали, точно кости испарились. Тогда Князь поднял ее на руки, легко, как куклу, отнес на топчан, уложил и долго сидел рядом, гладя по голове.

А рядом дрыхла Сонька. Спала тихо-тихо, и личико было спокойное, гладкое, как яичко. Лишь время от времени трепетали брови и ресницы, темные, как у отца, будто она слышала обрывки черных слов или улавливала их гнусные мысли.

Князь ушел на свою половину. Надо было бы еще раз осмотреть формы для червонцев, наверняка там такая малость — поправить, и никто ничего более не заметит. Но руки дрожали. И мысль точила: неужто и вправду… снова сдала?

А Эйхе — ерунда. Два-три дня (или сколько сейчас письма по Москве идут?), и чухне будет чем заняться вне этого дома… Утомил.

Глава 22

Прошло порядка двух-трех дней, и Акимов, приехав на Петровку по начальственным делам — довезти бумаги в учет, попал, как Паулюс в котел. То есть с бумажками все прошло гладко, и довольный и-о собрался покинуть муровский двор, но бес его дернул перекурить. И в этот момент на него вынесло лейтенанта Яковлева.

Был он странен и удивителен: тих и не похож на себя. И густо несло от него чем-то кисло-спиртовым. Безошибочно распознав знакомые симптомы, Акимов благородно протянул портсигар.

— Нагорело?

До того был Яковлев убит и раздавлен, что не просто снизошел к папиросам «неровни», но и запросто поведал о своем горе:

— Хана мне, Акимов.

— Что так?

— Да вот, помнишь, у вас на дачах застрелилась почтальонша.

— Помню.

— Ну вот, деньги вернули в почтовое отделение, их доставили, как полагается, — тут Яковлев запнулся, затянувшись на полцигарки, — а тут малява из таксопарка: после развоза товарищей летчиков с банкета в ЦДСА жена одного из них расплатилась фальшивой десятирублевкой.

— Тихонова? — брякнул Сергей.

Яковлев со злостью сплюнул, выругался и, развернувшись, помаршировал прочь. Меж лопаток у него расползалось по гимнастерке мокрое пятно, которое росло на глазах, как чернильная клякса на промокашке.

Акимов, не заметив, попытался закурить вторую папиросу, вовремя опомнился, спрятал в портсигар. «Так-так, спокойно. Это еще не кипеш. Решение о том, чтобы вернуть деньги, принимали не мы, Яковлев… да, а я не должен был рапорт подать? Черт. Должен был. А чего не подал? А ответ очевиден: потому что дурак, а не Сорокин».

Тут снова соткался из грозовой тучи Яковлев, крикнул, не подходя:

— Акимов! К Волину!

«Спасибо, не к Китаину. И не к стенке». Акимов пошел обратно.

По дороге до кабинета Волина он успел сбежать на постройку Трансполярной магистрали