Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов

Отзывался об Эйхе крайне лестно:

— Есть такие люди, которые делают невозможное. Виктор Робертович идет на колоссальные риски, да еще и ради чужих детей. Не герой?

— Ну…

— Герой, — заверил Князь, — идти против течения, как это — переть против рожна, против государства, вот этой всей… бюрократии!

Тут он уточнил, понятно ли слово. Пельмень заверил, что да, сечет.

— Человек бьется, изыскивая средства, а ты помоги ему. Сделай так, чтобы стало побольше денег.

— Так фальшивые же, Андрей Николаевич!

Князь, достав настоящую пятирублевку, порядком потрепанную жизнью, помахал ею перед носом:

— Дорогой мой, а кто сказал, что это настоящие? Это что, деньги? Вот золото, серебро — металл красивый, редкий. Ценный, так?

— Ну вроде.

— А это всего-навсего расписка: выдать подателю на пять рублей хлама. Понимаешь? Это разве деньги? Это бумажка с цифрой пять.

Пельмень молчал, но Князь его колебания уловил.

— Ты же не дерьмо за золото выдаешь, ты просто исправляешь цифры. Чтобы баня появилась не через пять лет, а через два месяца.

— Это как? — вскинулся Андрей.

Собственная баня для ДПР — это голубая мечта Эйхе. Душевая была, но и ребята порой такие вшивые поступали, что волосы на головах шевелились, а общественные бани в двух остановках на электричке. Эйхе грезил баней, по крупицам, упорно, по-муравьиному стаскивал в ДПР стройматериал, по коленцам — будущий дымоход, корпел над чертежами какой-то чудо-печи, которую можно было растопить за час с одного поленца…

Князь, зорко, хотя и незаметно, примечая все движения ума Пельменя, достал бумагу и карандаш.

— Рассмотрим ситуацию рационально, — он быстро начертил табличку, — вот сюда вносим… пусть будет восемьсот пятьдесят рублей, накопленных Эйхе. В месяц все равно нужно тратить из них не менее полутора сотен. Итого срок достижения цели — постройки бани, — шестьдесят месяцев. — Князь обвел трижды эту роковую цифру, постучал карандашом. — А вот так будет с твоей помощью. Посчитай сам.

Карандаш летал над бумагой, цифры множились, толпились, на Пельменя накатывала паника, как всегда, когда ему предлагали что-то «посчитать самому».

— Изъятие — триста старых, вложение — четыреста пятьдесят новых. Чистый прирост сто пятьдесят, и немедленно. Видишь парадокс? — На этот раз Князь обвел жирно цифру «150». — Вместо пяти лет — два месяца. А когда баня будет построена, то кто разберет, на какие фантики — фальшивые или настоящие? — Он достал из кармана несколько купюр, положил на стол. — Это аванс. Остальное — как вернешься.

Прежде чем Пельмень успел сообразить, чертовы деньги — настоящие, «аванс» — как будто сами прыгнули сперва под руку, потом и в карман.

— Как же…

— Вот так. Я не просто все тебе так подробно рассказал. Ты такой же, как я, я тебе доверяю. Перед Яковом нет нужды это все расписывать — ему достаточно деньжат сунуть, он на все согласен. У нас с тобой задача куда сложнее. — И, помедлив, Князь решительно закончил: — Потому и сумма тебе причитается больше.

Передавая ему пачки, он наставлял: все просто. У Эйхе есть черная касса с неучтенными деньгами… «есть-есть, мне ли не знать». Положи, сколько надо, прибавь от себя, сколько сочтешь нужным, настоящие принеси. И подчеркнул: «Расписок и прочего не требую, верю как себе».

И тотчас, будто устыдившись громких слов, улыбнулся, пожал руку — ну а тут как раз Акимов ввалился в дом. И Пельмень машинально сунул сверток за пазуху, не успев осознать, что уже сделал выбор. Князь приказал: «Сюда ни ногой. Если что — передам через Соньку» — и черным вороном взлетел на чердак.

…Когда до Князя стало далеко, а до проходной близко, старые сомнения принялись поднимать свои змеиные головы. Они, казалось, извивались и шипели о том, что теперь-то он точно ворюга и предатель и что во всем, в чем он когда-либо кого-то уличал, виноват он сам. И что самое умное теперь — скинуть подобру-поздорову сверток этот, который жег, как раскаленный кирпич, а потом надавать Яшке, чтобы не смел к этой Красной сосне приближаться. И Эйхе сказать, что, если желает, пусть сам делает проводку этой своей…

Андрюха-то терзался совестью, а ноги как бы сами по себе все ускоряли ход, так, что руки не дошли выкинуть эти чертовы фантики.

Деревья расступились, и вот уже виден был фонарь над проходной ДПР, у которого стоял под разгрузку ЗИС-5, в кузове горой навален кирпич-половняк, надо думать, брак со стройки (а может, и с фабрики), но для кладки сгодится. Шофер дергался, курил и тихо орал на Эйхе. Из этой холодно-кипящей беседы, как из котла с кашей, вылетали горячие брызги: «баки не заколачивай», «сверх меры привез», «гнал с перерасходом», «не выгружу» и прочее. Виктор Робертович что-то втолковывал, но было видно, что напрасно. Тут, увидев Пельменя, махнул рукой: подойди, дескать. Андрей приблизился, заведующий, отменно вежливо попросив скандалиста «подождать», отвел парня в сторонку.

— Сбегай, будь другом, в кабинет, там в жестянке, на нижней полке. Принеси двадцать рублей. А я его тут покараулю, как бы не сбежал. — И передав с рук в руки ключ, поторопил: — Быстрее, Андрей.

Опомнился Пельмень уже в кабинете заведующего, крошечном, в котором большую часть занимал как раз сейф, вторую — письменный стол, а где спал ночами Эйхе — не знал никто.

Обмирая, Андрюха вставил в скважину и повернул ключ, старый сейф радушно распахнул двери. Был он полон, только многочисленными личными делами всех этих вшивых беспризорников, которые толпами проходили через ДПР. Ага, вот и жестянка. Пельмень, открыв крышку, решительно взял два червонца и совсем уже было закрыл — но тут бес его дернул: а сколько их тут всего?

В жестянке было в аккурат восемьсот пятьдесят рублей.

Тогда Пельмень решительно забрал пятьсот и недрогнувшей рукой распатронил и подложил в жестянку две пачки, которые дал Князь, — два раза по пятьдесят червонцев.

Во дворе уже бушевала третья мировая, и шофер был готов совершить в ней первый таран. Поэтому Эйхе просто забрал у Андрея два фальшивых червонца — а тот держал их на вытянутой руке, как гранату без чеки, — и сунул скандалисту.

Шофер победоносно отщелкнул бычок, провозгласил:

— То-то же. — И пошел в кабину вываливать груз.

Эйхе, непривычно встрепанный, аж белый от злости, процедил:

— Подлец. Сговорились на одну сумму, а как привез — подорожало. Ему, видите ли, еще с завскладом поделиться бы, а то в следующий раз не отпустит. Ну неважно, можно приступать хоть к фундаменту, к зиме бы поспеть… Черт, еще с пожарными согласовывать… — Тут он вспомнил о том, что интересовало