Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри

— Ариадна как-то намекала на Кварто Векония?

— Нет, он для неё что бельмо на глазу, как и всякий другой человек мужского пола!

— В таком случае как же тебе удалось так быстро расположить её к себе?

— Просто, мой господин, — широко улыбаясь, ответил вольноотпущенник. — Она поверила, будто я — греческий любовник.

— Гениальная идея, Кастор! — безоговорочно одобрил патриций.

— Твоя новая одежда немало помогла мне в этом. Кто ещё, кроме женоподобного юноши, наденет на себя чёрную тунику с богатым серебряным шитьём? Больше того, патрон, между нами говоря, тебе стоило бы избавиться от этой неприличной туники, которой завидуют все педерасты на побережье. А я, напротив, мог бы использовать её для переодеваний… — посоветовал Кастор, вовсе не собираясь возвращать одежду, которую служанки в таверне «Венера» на самом деле нашли необычайно мужественной.

— Ладно, оставь её себе, — попался на крючок господин, — но сделай так, чтобы Фемиста появилась здесь ещё до вечера!

Публий Аврелий, как обычно, предавался размышлениям, лёжа в ванне, пока рабы-банщики омывали его.

Если, как намекала Ариадна, Кризофор страстно влюбился в Фемисту — а пункт в завещании позволял предположить такое, — то вполне возможно, что, обнаружив молодую ученицу вместе с Флорием, учитель дал выход своему гневу со всеми вытекающими из этого последствиями.

Но зачем было убивать его? Жалкий домишко в переулке не стоил того, чтобы пойти под суд за убийство…

— Осторожнее со скребницей, несчастные! Или вы думаете, будто расчёсываете барана? — сердито прикрикнул Публий Аврелий на рабов.

«Какие неловкие!» — подумал он и вдруг почувствовал, как не хватает ему его римских слуг — массажистки Нефер с её чудесными руками, Филлиды и Иберины, которые как никто умели самым красивым образом уложить складки на его тоге, раба-брадобрея Азеля, истинного ювелира в своём деле, носильщиков-нубийцев, дотошного управляющего Париса…

Разве смог бы он обойтись без них или жить вдали от своего дома, что в двух шагах от форума, этого пупа земли? А его библиотека, его огромные триклинии, просторная спальня, тёплые ванны, кабинет с гермой Эпикура… Так ли необходимо расставаться со всем этим, чтобы обрести мудрость?

В домике Кризофора нет водопровода, подумал сенатор, комнаты небольшие, тёмные, и всё же Фемиста, похоже, очень хорошо себя там чувствует.

Нужно приготовиться встретить её со всей помпой римского магистрата, решил он, выходя из бассейна, и, ещё мокрый, с накинутой на тело простынёй, стал рыться в дорожной сумке.

Вспомнив колкие замечания секретаря, он сразу же отверг все туники с разными блёстками, а выбрал строгий белый синтезис[81] с простым украшением на плечах в виде золотого меандра[82].

Облачившись в этот изысканный наряд, Аврелий посмотрелся в блестящее медное зеркало: тога ниспадает мягкими складками, сандалии зашнурованы как надо, и сверкающий перстень с рубиновой печатью хорошо смотрится на указательном пальце правой руки.

Он придирчиво оглядел свой наряд, заставив умолкнуть тайное подозрение, будто триумф правосудия — не единственная причина для такой тщательной подготовки.

Вскоре слуги ввели Фемисту.

— Твои стражники, что притащили меня сюда, даже не дали времени переодеться, — возмутилась она. — Я — скромная провинциальная девушка и понятия не имею, какие у вас там, в столице, порядки. Может, я должна считать это приглашением?

— Считай это допросом, — холодно ответил Публий Аврелий. — Ты сбила с толку следствие, скрыв от него, что в ночь убийства у тебя в доме находился любовник.

— Флорий мне вовсе не любовник. Клянусь тебе, что…

— Мне не интересно, с кем ты спишь, — резко оборвал её сенатор. — Ты и твой красавец уже по уши увязли в этом деле об убийстве!

— Флорий даже не заходил в дом!

— Как ты можешь утверждать это, ведь дверь была открыта. Если только ты вопреки тому, что сейчас заявила, не спустилась и не встретила его.

— Мы только поговорили через окно, но я не могла сказать тебе об этом, иначе у него были бы неприятности с братом, — пояснила Фемиста.

— Вижу, у тебя немало разных секретов: твоя карьера танцовщицы, отношения с братьями Векониями…

— Моё прошлое тебя не касается, — возразила она. — Что же до Флория… Одно время я полагала, что мы можем пожениться и что лучшей судьбы для меня и быть не может, но теперь я думаю иначе.

— Разве тебе не хотелось стать хозяйкой в доме богатых купцов? — насмешливо спросил патриций.

— Но какой ценой? Ценой унижений, насмешек, постоянного ощущения, что тебя едва терпят… И всё это ради лишней тряпки, пары толстых служанок и сомнительного удовольствия войти в круг богатых и невежественных жен местных заправил, чьи разговоры скучнее смерти.

— Допустим даже, что ты ничего не знаешь о преступлении, в чём я сильно сомневаюсь. Это не меняет того факта, что в ту ночь твой возлюбленный мог поссориться с учителем и пробить ему голову.

— Довольно трудно поссориться с таким мягким человеком, как Кризофор. И Флорий к тому же совсем не злой. Когда близкие оскорбили его, он убежал от них быстрее зайца. Признаюсь, мне это не слишком понравилось. По сравнению с моим ремеслом даже положение сожительницы казалось мне недосягаемой мечтой. Но теперь ничто из того, что могли бы предложить мне Веконии, меня больше не интересует. Даже если Флорий, на мою беду, слишком тщеславен, чтобы понять это.

— Ну, в том, что касается самомнения, ты тоже…

— Да, оно слишком большое для танцовщицы, это верно, — засмеялась Фемиста.

— Ты, конечно, необыкновенная женщина, Фемиста. Я не заметил в твоих глазах никакого восторга, когда ты оказалась среди всей этой роскоши. Ничего похожего на желание, какое загорается в глазах женщин при виде богатства и красоты… — сказал патриций, указывая на великолепную обстановку, произведения искусства и тончайшую мозаику, которые украшали виллу.

— Мне не нужно владеть красотой, чтобы получать от неё удовольствие, — с волнением ответила она. — Есть куда более интересные и важные занятия, чем собирать и выставлять напоказ драгоценные вещи: повседневная жизнь, общение с людьми, с древними мудрецами, чьи голоса доносятся из книг…

Публий Аврелий улыбнулся и взял Фемисту за руку.

— Идём со мной! — пригласил он её и провёл через перистиль во внутренние покои виллы, где приоткрыл дверь в небольшую прямоугольную комнату, стены которой были целиком заставлены витринами с книгами, а в центре стоял огромный шкаф с футлярами сотен и сотен папирусов.

Неподдельное восхищение, которое отразилось на лице Фемисты, убедило сенатора, что он попал в точку.

— Боги Олимпа! Это же библиотека Филодема с рукописями всех эпикурейских философов от первого до последнего! — в восторге воскликнула девушка. — Они твои?

— Нет, к сожалению, но я рассчитываю сделать копии самых редких сочинений, — объяснил патриций и поспешил прикрыть дверь.

— Целой жизни не хватит, чтобы все прочесть! — с волнением проговорила Фемиста, выходя в перистиль.

Тут покрывало соскользнуло с её головы, и взору Аврелия открылась красиво уложенная коса. Заходящее солнце на мгновение осветило блестящие волосы, которые вспыхнули огненным ореолом.

Публий Аврелий побледнел. Внимательно посмотрев на девушку, он потребовал:

— Распусти волосы!

Фемиста готова была возразить. Но серьёзный взгляд патриция вынудил её повиноваться. Не говоря ни слова, она принялась неторопливыми, изящными движениями распускать ленту, которой была перевязана коса.

— Не забыла старое ремесло, — заметил Аврелий, с волнением думая в то же время о порошке, который собрал возле лужи крови в комнате Кризофора.

— Так годится? — спросила Фемиста, поворачиваясь к нему спиной.

Роскошный волнистый водопад волос стекал едва ли не до середины бёдер — шелковистые и рыжие, намного более рыжие, чем виделось в полутьме.