Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри
Публий Аврелий запустил в них руки и задержал их чуть дольше, чем было необходимо для расследования.
Такие длинные волосы нелегко мыть. Чтобы они так блестели, Фемисте приходилось часами высушивать их на солнце, и, видимо, она делала это совсем недавно, потому что волосы были чистые.
Он взял несколько прядей, закрыв глаза, поднёс к лицу и вдохнул их запах, стараясь уловить и запомнить его.
Он не ошибся — от них исходил терпкий аромат хны, египетской краски, которую ещё со времён фараонов использовали, чтобы придать тёмным волосам оттенок меди.
Этот зеленоватый порошок разводили в воде, полученную кашицу наносили на влажные волосы и оставляли на всю ночь, а утром засохшую хну смывали.
— Когда ты применяла хну? — спросил он, не сомневаясь, что уже знает ответ. Утром в день убийства у Фемисты была прекрасная причёска. Если бы она красила волосы накануне вечером, у неё не хватило бы времени высушить их.
— Накануне твоего приезда. Ты удивляешь меня, сенатор! Никак не думала, что римские магистраты так хорошо разбираются в косметике! — насмешливо заявила девушка.
— Не больше эпикурейских философов. Может быть, потому, что в Риме не принято танцевать обнажёнными на званых вечерах, — ответил патриций, привлёк её к себе и не встретил никакого сопротивления.
— Я ждала этой минуты с тех пор, как узнала, кто ты, — произнесла она, пренебрежительно пожав плечами. — И не намерена терять время. Хочешь, чтобы я разделась?
Патриций с изумлением посмотрел на неё.
— Ну, ближе к делу! — скучным тоном продолжала Фемиста. — Мы же оба прекрасно понимаем разницу между бывшей танцовщицей и сенатором. Такой, как ты, может приказать мне всё что угодно.
— Но это не доставило бы мне никакого удовольствия, — уверенно заявил Публий Аврелий, покачав головой.
— Понимаю, — холодно ответила Фемиста. — Выходит, тот грек был прав. А я не захотела верить ему…
— А при чём тут мой секретарь? — удивился патриций.
Фемиста с улыбкой пояснила:
— Знаю, что это секрет, но бедный Кастор доверил его Ариадне, а она мне…
— О чём ты говоришь? — сенатор побледнел, заподозрив ужасное.
— Позволь заметить, что не совсем красиво было с твоей стороны заменить старого фаворита на молодого армянского раба.
— Боги Олимпа! — воскликнул Публий Аврелий вне себя от гнева. — Несчастный грек, он мне за это заплатит!
— А что не так? Мне ты можешь признаться, я не нахожу в этом ничего предосудительного. Вас таких теперь много стало, — нарочито снисходительно намекнула она, заплетая косу.
— Перестань провоцировать меня, девушка! — потребовал патриций, соображая, имеет ли она в виду гнусные намёки Кастора или просто хочет отвести разговор от преступления. Мысленно повторив философские максимы о вреде гнева и плотского греха, он решил не попадать в их сети, словно ослеплённый дурак. Лишь бы она прекратила эти свои глупые замечания…
— Хотя, если посмотреть на тебя, ничего такого не скажешь, — чересчур настойчиво продолжала Фемиста.
— К чёрту философов! — взорвался сенатор. — Я передумал! Я приказываю тебе!
И она снова начала расплетать косу.
Когда наутро патриций протянул руку, желая коснуться её волос, то ощутил лишь подушку: Фемиста ушла ещё до рассвета. Сколь необычно поведение этой ученицы философа — поначалу едва ли не враждебное, а потом откровенно соблазнительное.
Такая внезапная перемена настроения могла бы показаться приятной или причудливой, если бы речь не шла об убийстве…
— Да! — ответил сенатор, услышав стук в дверь.
Управляющий вошёл, надев на лицо маску смиренной озабоченности. Вот уж сорок лет командовал он слугами на этой роскошной вилле и всегда был готов к неожиданным визитам хозяев.
Он был стар и не имел никаких сбережений, потому что всё потратил на выкуп из рабства. Несколько дней назад гадалка предсказала, что его судьба связана с одним важным гостем, поэтому прибытие Публия Аврелия породило у него надежду получить наконец какой-то кредит при посредничестве между важным патрицием и множеством горожан Геркуланума, которые хотели снискать его милости.
Но, к сожалению, этот странный сенатор категорически отказывался от приглашений местных заправил, предпочитая водиться с танцовщицами и даже с нищими вроде тех двоих, что пришли к нему…
Как только о них было доложено, сенатор и в самом деле так поспешил ко входу, словно там ожидал его сам император.
— Что-то пошло не так, господин! — в один голос воскликнули горбун и мнимый слепой, оба сплошь в синяках. — Флорий, должно быть, догадался о нашем трюке, потому что, когда он вошёл в военный гарнизон, а мы следом за ним, нас схватили…
— Хотите сказать, что вы сами вошли в казарму по своей воле? — поразился Публий Аврелий и подумал, что Парис не так уж и неправ, когда постоянно критикует его манеру выбирать слуг.
— Конечно, господин! Но ведь мы должны были следить за ним? А они принялись избивать нас палками и прекратили, только когда мы назвали твоё имя, — объяснили несчастные.
Управляющий при этом простонал: прощай плата за посредничество, прощай щедрая награда от благодарных толстосумов…
— Когда мы следили за Флорием, — продолжали рассказывать нищие, — то заметили подозрительное оживление возле Голубятни. Это небольшая хибара пониже дома Векониев, да и назвали её так, потому что она и в самом деле едва ли больше голубятни. Чтобы добраться до неё, нужно завернуть под арку: там есть ступеньки, которые ведут в переулок, и дальше идти в сторону берега, пока не увидишь термы. Домишко притулился слева от склада, а с холма и вовсе не виден. Но это не единственная дорога…
— Ближе к делу! — с нетерпением прервал сенатор.
— Э, господин… Ночью какие-то люди наведывались в Голубятню и стучали в дверь так, словно подавали условный сигнал, — два тихих удара и один громкий…
— Интересно! Узнали кого-нибудь?
— Да, ученика Кризофора с чёрной бородой, тот, который жил у него в доме! — с гордостью доложили нищие.
Публий Аврелий щедро вознаградил своих соглядатаев и хотел уже было вернуться в дом, как вдруг появился заметно подвыпивший Кастор.
— Это ты, мерзавец! — накинулся на него патриций, схватив за шиворот. — Как смеешь ты являться ко мне после тех гадостей, которые наговорил про меня?
— Но как же, мой господин, ведь ты сам похвалил меня за ловкий приём! — возразил Кастор, вмиг протрезвев и пытаясь высвободиться от хватки господина. — Может, выслушаешь меня сначала, прежде чем душить?..
— Выкладывай! Но это должны быть на самом деле потрясающие новости, или же… — пригрозил Публий Аврелий, слегка ослабляя хватку.
— Что, если я скажу тебе, что не только Флорий, но и его брат был в ту ночь у Кризофора? — проговорил грек.
— Выходит, во время преступления в доме учителя было многолюднее, чем на форуме в самый оживлённый час, — не очень уверенно заметил сенатор.
— Ариадна рассказала мне, что Кризофор застал Кварто Векония, когда тот покушался на честь его племянницы, а ведь целый год от него не было ни слуху ни духу. Его внезапно вспыхнувшая страсть определённо связана с лавками у главной дороги. Я узнал, что Веконий вскоре будет вынужден вернуть взятый в аренду проход, а значит, лишится своего склада, то есть не сможет торговать. И сейчас такая беда грозит ему полным разорением, ведь для того, чтобы выплатить долги брату, ему пришлось продать некоторые хорошие виноградники и комнату на нижнем этаже своего дома, где одно время жила Ариадна…
— Голубятню! — воскликнул Публий Аврелий.
— Да, — подтвердил секретарь. — Брат Кризофора имел право пользоваться ею, пока был жив, а несколько дней назад дом был продан, но мне пока не удалось узнать имя покупателя.
— Выходит, не так-то уж хороши дела у Кварто Векония, — заключил патриций. — Предположим, что ему крайне необходимо заполучить лавки Ариадны, чтобы выйти из затруднения, а Кризофор не хочет ему уступить, и тогда он решил снова заговорить о женитьбе на его племяннице. Но теперь она не согласна и категорически ему отказывает, тогда Веконий пытается взять её силой, надеясь воскресить былую любовь. Дядя вмешивается, мешает насилию, и завязывается драка. Кварто хватает из ниши бронзовую чашу и наносит бедному Кризофору удар, от которого тот падает замертво. Как видишь, тут всё в порядке. У Кварто Векония имелись и причина, и возможность совершить убийство.
