Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов

— Согласен.

— Кроме того, по мнению короля, восстановление Польши в корне противоречило бы национальным интересам Пруссии, поскольку Польша сразу же стала бы претендовать на коренные прусские земли. В данном вопросе нас, конечно же, поддерживают все малые и средние государства Германского союза — по их мнению, австрийская дипломатия стремится поставить немцев перед свершившимся фактом, чтобы добиться от них одностороннего одобрения своей политики.

— Да, это очень похоже на правду, — согласился Федор Иванович, непроизвольно отодвигая кофейную чашку, чтобы собеседник не задел ее локтем.

— Извините… — заметил Штибер движение Тютчева. — Позиция короля, между прочим, вызвала у британцев крайнее раздражение. При необходимости я готов продемонстрировать несколько писем от английского принца Альберта и даже самой королевы Виктории, в которых всячески расписываются те выгоды, которые Пруссия могла бы получить, если бы вступила в антирусскую коалицию. Могу также продемонстрировать и другие послания, в которых они же запугивают его величество ужасными последствиями, которые могут возникнуть в случае отказа Пруссии присоединиться к походу против «русского варварства».

— Охотно верю на слово, что подобные письма существуют, — вздохнул Тютчев. — И что же вы от меня-то хотите?

— Необходимо сделать так, чтобы на русско-австрийскую встречу в Варшаве был приглашен король Фридрих Вильгельм IV… В ноябре истекает срок австро-прусского соглашения, подписанного три года назад в Ольмюце. Чего уж тут скрывать — соглашения, позорного для Пруссии и подписанного нами под давлением вашего императора. В связи с этим австрийская дипломатия прилагает усилия для того, чтобы вновь побудить Россию оказать на нас давление с целью продления срока этого соглашения. Однако король больше не намерен тащиться на буксире у Австрии. У нас должны быть развязаны руки.

— Для чего же? — поинтересовался Федор Иванович.

— Для достижения великой исторической миссии — объединения всех немецких земель вокруг Пруссии, — просто и прямо ответил Штибер. — В конечном итоге создание в центре Европы мощного и единого Германского государства, союзного России, создаст противовес влиянию вероломных австрийцев, а значит — пойдет на пользу русским интересам…

— И вы полагаете, что при личной встрече король сможет убедить в этом нашего государя?

— Во всяком случае, он не позволит австрийцам вновь использовать Россию в своих интересах.

— Хорошо, — задумался Федор Иванович. — Я вас, кажется, понял. Но не переоцениваете ли вы мое влияние при дворе, господин Штибер? Ни мое положение камергера, ни тем более чин или должность по дипломатическому ведомству никак не подразумевают такую близость к государю, чтобы я мог…

— Нет-нет, ну что вы, — покачал головой полицейский советник. — Поверьте, я не настолько наивен. Однако же, господин Тютчев, насколько мне известно, у вас есть высокопоставленные друзья, единомышленники и покровители в некоем ведомстве, призванном неусыпно заботиться о безопасности государства. И в некоторых случаях русский царь весьма внимательно прислушивается к мнению этих людей — даже если оно не совпадает с мнением его фаворита, канцлера Нессельроде?

— Допустим.

— К тому же, господин Тютчев, — заверил собеседника Вильгельм Штибер, потянувшись через весь столик за шляпой, — вы далеко не единственный, к кому я уже обратился с подобной просьбой.

— Я сделаю все возможное. — Федор Иванович встал вслед за полицейским и без колебаний пожал ему руку, протянутую на прощание.

— С вами приятно иметь дело, господин Тютчев. Вы почти настоящий немец… Возможно, впрочем, это следствие того, что вы слишком долго прожили в Германии.

— Я русский человек, господин Штибер.

— О, простите! Я вовсе не намеревался вас обидеть… — Уже сделав шаг к выходу, Вильгельм Штибер вдруг обернулся и, заговорщицки понизив голос, как это обычно делают уличные торговцы порнографическими открытками, спросил Тютчева: — У меня есть еще неплохие досье по международным организациям коммунистов. Там, кстати, попадаются и русские фамилии… Не интересуетесь?

— Нет, господин Штибер, благодарю. Я не по этой части…

* * *

Федор Иванович Тютчев выезжал из Берлина вечерним поездом.

Запланированная еще до поездки встреча с канцлером Нессельроде должна была состояться по пути в Петербург, в литовском городе Ковно — и теперь Федор Иванович оказался перед почти неразрешимой дилеммой.

Не доложить о полученной от Вильгельма Штибера информации своему непосредственному начальнику, руководителю российского внешнеполитического ведомства, было по меньшей мере предосудительно — хотя бы с точки зрения служебного долга. Потому что одно дело, если весь огромный юго-западный и северо-западный фланг русской империи, как внушал царю граф Нессельроде, будет прикрыт послушными и верными союзниками, и совсем другое — если Австрия, Пруссия и Швеция, не приняв даже непосредственного участия в войне, лишь окажут дипломатическую поддержку союзникам Турции; в этом случае почти миллионная армия этих трех государств, безусловно, создаст угрожающее положение на границах России, ей придется оставить на западных рубежах до половины своей сухопутной армии.

С другой стороны, многое из того, что сообщил Тютчеву начальник прусской политической полиции об английских интригах и кознях австрийцев, вполне могло оказаться правдой. И беда была в том, что правда эта никак не устроила бы ни самого канцлера, ни возглавляемую им придворную партию, в течение трех десятилетий проводившую политику подчинения государственных интересов России задачам и целям Австрийской империи.

Да и с самим Нессельроде отношения у Федора Ивановича складывались далеко не лучшим образом. Канцлеру, безусловно, не раз уже доносили о крамольных с его точки зрения высказываниях Тютчева относительно курса, которого придерживалось Министерство иностранных дел. Ознакомился он и со стихотворным памфлетом своего подчиненного, который нередко цитировали при дворе:

Нет, карлик мой! трус беспримерный!..

Опасаясь уволить строптивого чиновника, имевшего, насколько было известно канцлеру, весьма могущественных покровителей в тайной полиции и российской разведке, граф Нессельроде постоянно пакостил Тютчеву по мелочам. «Намедни у меня были кое-какие неприятности в министерстве… — написал как-то Федор Иванович жене. — Если бы я не был так нищ, с каким наслаждением я швырнул бы им в лицо содержание, которое они мне выплачивают, и открыто порвал бы с этим скопищем кретинов… Что за отродье, великий боже!..»

Нет, ни на объективность, ни на порядочность канцлера рассчитывать явно не приходилось…

Но с другой стороны, что, если все это не более чем очередная провокация Вильгельма Штибера и переданные им документы представляют собой лишь профессионально исполненную фальшивку?

Не секрет ведь, что определенная часть прусских правящих кругов надеялась, что в случае обострения русско-австрийских отношений Вена так увязнет в проблемах Балкан и Ближнего Востока, что это позволит Берлину основательно улучшить свои позиции в рамках Германского союза.

Тем более что после недавнего Ольмюцкого соглашения, о котором упомянул мимоходом Штибер, на искренние симпатии со стороны короля, его окружения, да