Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри

— Ты мог бы предстать перед судом, — продолжил Аврелий.

— И утратить уважение Париса? Нет, нет!

— Как хочешь, — согласился Аврелий, сдерживая слёзы.

Диомед направился к двери, согнувшись под тяжестью своей вины. На пороге он обернулся.

— Ах, господин, вот ещё что. Не забудь, прошу тебя, убрать слово «Младший» из формулы «Публий Аврелий Стаций Младший» на документах о собственности, которые я оформлял на твоё имя, иначе теперь, после смерти отца, у тебя могут возникнуть трудности со вступлением в права, — посоветовал он тихим голосом.

— Ты хочешь сказать, что купил всё это и записал на моё имя? — спросил потрясённый Аврелий.

— Конечно, господин, а ты что подумал? Твой отец всегда был неразумным человеком и в конце концов промотал бы всё состояние… Я постарался обезопасить твоё наследство даже ценой того, что совершил непростительное преступление. Раб не может решать за господина, а я делал это. И теперь, если не захочешь простить меня, позволь повеситься на этой верёвке, прежде чем будет принято решение…

— Забудь эту глупость, Диомед! — с волнением воскликнул Аврелий и бросился к нему.

— Но имение в Пицине, дом на холме Эсквилин, деньги…

— Это такой пустяк по сравнению с тем, что ты сделал! Оставляю тебя управляющим, надеюсь, Парис захочет пойти по твоим стопам. Подготовь документы вольноотпущенника. Немедленно дарую тебе свободу. Я не намерен больше доверять такое ответственное дело простому рабу!

— Господин, я буду служить тебе вечно, а после меня мой сын и сын моего сына! — пообещал управляющий, растрогавшись до слёз.

— Это ещё что такое! Римляне никогда не плачут, забыл, что ли, Диомед? Теперь осталось только уладить последнее дело. Пришли сюда наставника Хрисиппа, — приказал он управляющему, и тот ушёл весь в слезах.

Едва хмурый наставник вошёл в комнату, Аврелий помахал у него перед носом розгой.

— Розга эта теперь моя, и я буду делать с нею, что захочу! — грозно заявил юноша.

Старый наставник опустил голову и в ожидании удара проклинал свой длинный язык…

Аврелий почувствовал, как у него руки чешутся пустить в ход розгу, но при виде дрожащего и неожиданно поникшего Хрисиппа вспомнил примеры благородства, о которых читал в исторических книгах. Это были примеры великодушия, которые старый наставник заставлял его заучивать наизусть под удары хлыста. Теперь настал его, Аврелия, черёд преподать урок непреклонному учителю.

— Пойди принеси книги. Мы ещё не закончили второй том риторики, — приказал он и, переломив розгу, отшвырнул её в сторону.

Два месяца спустя после того, как Публий Аврелий Стаций облачился во взрослую тогу, Германии, доблестный полководец, любимец Рима, скончался в Антиохии во цвете лет от какой-то загадочной болезни. Кое-кто подозревал преднамеренное отравление, устроенное Плотиной, ближайшей подругой Ливии, матери императора Тиберия. Одно время года сменялось другим, год следовал за годом, вода в водяных часах неустанно капала, отмечая неумолимое течение времени. После смерти Диомеда честнейший Парис занял его место. Теперь он управлял и состоянием Публия Аврелия, и его большим домом на Виминальском холме.

Аврелий послужил в легионе, потом неудачно женился и со временем развёлся. Убеждённый последователь философии Эпикура[17], патриций целиком посвятил свою жизнь изучению классиков, путешествиям по многим известным в те времена странам.

В Александрии[18], в Египте, он купил, спасая от виселицы, раба — нахального Кастора, хитрого грека сомнительной честности, которому суждено было стать его бессменным секретарём.

В 41 году — через двадцать лет с того памятного года, когда Аврелий отмечал своё шестнадцатилетие, — Клавдий, всеми забытый брат Германика, которого так стыдилась семья, взошёл на трон Цезарей и сразу же назначил ближайшим помощником опытного Палланте, своего бывшего раба-счетовода… Того самого, что однажды помог молодому Стацию разобраться в не сходившихся счетах.

Настало лето 42 года. Оно прошло спокойно, без каких-либо особых преступлений и загадок, которые нужно было бы распутать, без виновных, которых следовало бы разоблачить.

После отдыха в Байях[19] Аврелий вернулся в Рим.

Смерть куртизанки

I

Публий Аврелий пребывал в отличном настроении, когда направлялся к дому, где жила его новая знакомая.

После обеда он долго принимал освежающую ванну, желая достойно приготовиться к свиданию, на которое сумел уговорить красивую молодую женщину, с которой познакомился этим утром.

Вечер был великолепный. Закатное небо над столицей окрашивало кирпичные стены красным и каким-то нереальным светом озаряло мраморные колонны. Вдали виднелись белые крыши храмов и густые рощи пиний, похожих на раскрытые зонты.

Ему хотелось было поторопить носильщиков, но он передумал и лениво откинулся на мягкие подушки, снова и снова с удовольствием рассматривая город, который, как ему казалось, знает во всех подробностях, но который не переставал удивлять и восхищать его.

Раб-глашатай прокладывал в толпе дорогу паланкину по запутанным улицам Рима, а Кастор, любимый слуга молодого сенатора, шёл следом за носилками, бережно неся дорогую, тонкой работы алебастровую вазу.

Миновав шумные и многолюдные улицы в центре, рабы пронесли паланкин между огородами на Авентинском холме и, покружив по нему, вскоре остановились возле дома Коринны.

Снаружи он выглядел немного громоздким, но оказался довольно скромным и не слишком вычурным. У каменной ограды размещались небольшие лавки ремесленников, закрытые в этот час. Улица была пустынна, а деревянная дверь в дом приоткрыта, словно в знак приглашения гостю.

Аврелий улыбнулся про себя и постарался рассмотреть что-либо в темноте за порогом. На мгновение ему показалось, будто там мелькнули чьи-то огромные блестящие глаза и странное, остроносое лицо.

Желая поскорее оказаться внутри, он отпустил охрану и отправил носильщиков в ближайшую таверну с наказом пить там как можно дольше.

Он задержал только Кастора, который издавна был в курсе всех его любовных дел и который нёс, словно выставляя напоказ всему свету, тяжёлую алебастровую вазу, предназначенную в подарок по случаю приятного знакомства.

Дверца со скрипом открылась, и молодой сенатор вошёл, оставив верного слугу сторожить на углу. Оказавшись в небольшом атриуме, едва освещённом несколькими медными светильниками под потолком, он осторожно прошёл вперёд, надеясь обнаружить какие-то признаки жизни.

Красивая арка вела в небольшую скромную гостиную, где стояло несколько скамей и небольшой мраморный стол. Аврелий отметил изящество убранства и взглядом знатока сразу оценил, насколько это искусные и дорогие вещи.

У красавицы Коринны вкус оказался куда более утончённый, чем можно было ожидать, — прекрасная мебель работы лучших мастеров, украшений мало, но все весьма изысканные. Девушка явно предпочитала окружать себя немногими, но ценными вещами вместо ярких и вульгарных безделушек.

Аврелий остался доволен: теперь он уже не сомневался, что его алебастровую вазу оценят по достоинству. Очевидно было и другое: чтобы позволить себе подобную роскошь, этой красивой девушке, по всей видимости, приходилось рассчитывать на какого-то высокого покровителя, готового часто и широко открывать свой кошелёк.